Наконец они прибыли в Бастилию. Можно было бы ожидать, что Сен-Мар, главный начальник всех тюремщиков крепости, прекратит ломать комедию. Ничуть не бывало! С полной невозмутимостью он продолжил свой ритуал. Теперь у него не было роты вольных стрелков, которая осталась на острове Святой Маргариты, чтобы сторожить оставшихся там заключенных; при нем уже не было ни одного старого солдата из Пинероля, который мог бы узнать в этом стареющем человеке слугу опального министра Фуке. Один только Розарж знал, кто он есть на самом деле, однако молчание этого заурядного человека удалось купить за деньги и почести. Проезжая по Парижу, он держал алебарду начальника крепости, а в самой Бастилии он, простой сержант, исполнял обязанности первого лейтенанта, фактически коменданта, что делало его третьим человеком в крепости, сразу после королевского наместника Дю Жюнка, но перед своим соперником Корбе, племянником Сен-Мара.
Поскольку Бастилия относилась к ведомству королевских имений, у Сен-Мара сменился непосредственный начальник: теперь им стал Луи де Поншартрен, тот самый, которому Барбезьё отказал в праве знать, что «видел» «старый заключенный». В действительности же, похоже, уже никого, кроме Барбезьё, не интересовала эта тайна. «Королю угодно, — писал Сен-Мару его новый начальник 3 ноября 1698 года, — чтобы ваш заключенный, доставленный из Прованса, исповедовался и причащался столь часто, сколь вы сочтете нужным».[302] «Заключенный из Прованса» — это не встречавшееся ранее выражение свидетельствует, что Поншартрен мало или плохо информирован. Во всяком случае, он не налагает каких-либо ограничений и не требует даже принятия мер предосторожности, чтобы таинственного заключенного «никто не увидел и не узнал», когда он пойдет на мессу.
Сен-Мар был раздосадован подобного рода безразличием, но рук не опустил. Воспользовавшись разрешением приводить своего заключенного на воскресную мессу, он продолжил маскарадную комедию. Разыгрывая спектакль на глазах у персонала Бастилии, он рассчитывал еще больше набить себе цену, одновременно дурача весь мир — двойное удовольствие, позволяющее забыть обиду. Королевский наместник Дю Жюнка, офицеры, тюремщики, жандармы и слуги Бастилии — все они были ошеломлены театральностью, с которой было обставлено прибытие в сентябре 1698 года нового заключенного, заинтригованы, зачарованы этим таинственным индивидом, несчастным, лицо которого скрывала черная маска, который раз в неделю покидал свое жилище отшельника, чтобы направиться в часовню в сопровождении коменданта Розаржа и тюремщика Рю. Это прохождение по тюремному двору, равно как и полная чистка камеры заключенного после его смерти, глубоко врезались в память обитателей крепости, чего и добивался Сен-Мар, продолжая разыгрывать им же поставленный спектакль.
Куртиль де Сандра, попавший в Бастилию 22 апреля 1693 года и вышедший из нее 2 марта 1699 года, пользовался с 25 июня 1699 года правом на прогулку во дворе тюрьмы.[303] Наверняка он видел таинственного заключенного, когда тот направлялся на мессу. Это явление он отразил в своих «Воспоминаниях мсье д'Артаньяна», опубликованных сразу же после его освобождения из тюрьмы: в насмешку над чрезвычайно противным ему человеком, начальником Бастилии Бемо, предшественником Сен-Мара, он вывел его в образе ревнивца Арнольфа{58}, заставлявшего свою жену, гордую Маргариту де Пейроль, носить маску, дабы избежать ухаживаний со стороны кавалеров. «Он купил ей одну из самых больших масок в Париже, с одним из самых больших подбородочников, и обязал ее постоянно носить эту маску на своем лице». Этот инструмент «как две капли воды был похож на маску одной старухи». Когда его назначили в Бастилию, он позволял жене посещать мессу «только в своей большой маске со своим большим подбородочником». «Два солдата из его гарнизона сопровождали ее даже на богослужение, один будто бы для того, чтобы поддержать ее под руку, а другой, чтобы внимательно следить, как бы кто-нибудь тайком не шепнул ей и не передал на ходу записку».[304] Как, читая это, не вспомнить о заключенном?
К этому свидетельству следует добавить более позднее сообщение адвоката-журналиста Ленге, переданное Жаном Бенжаменом де Ла Бордом, бывшим камердинером Людовика XV: «Заключенный носил бархатную, а не железную маску, по крайней мере в то время, когда он находился в Бастилии. Начальник крепости сам приносил ему еду и менял его белье. Когда он шел на мессу, ему запрещалось разговаривать и показывать свое лицо, в противном случае солдатам, ружья которых были заряжены пулями, предписывалось стрелять в него, так что и сам он старался ни перед кем не открываться и помалкивать. Когда он умер, сожгли всю его мебель… Мсье Ленге уверял меня, что в Бастилии тогда еще были люди, узнавшие эти факты от своих отцов, также служивших в этой крепости».[305] Ленге ошибается, говоря о роте инвалидов, учрежденной лишь в конце 1749 года по указу Людовика XV. Однако существовала рота вольных стрелков, в обязанность которой входила охрана тюрьмы, и Сен-Мар старался держать ее начеку. И это тоже работало на порожденную им легенду!
Маска использовалась также, когда заключенного осматривал тюремный врач Бастилии. Аллио, занимавший эту должность, в сентябре 1703 года был сменен Фрекьером, который сообщал своему зятю Марсолану, что никогда не имел возможности рассмотреть лицо незнакомца. То же самое можно сказать и о священнике Оноре Жиро, прибывшем из Прованса, который продолжал исповедовать таинственного заключенного.
Уже постаревший и одряхлевший Сен-Мар продолжал щеголять тем, какая он важная персона, продолжал рассказывать байки вроде той, что он поведал Константену де Ранвилю, едва тот прибыл в Бастилию: когда он служил в Голландии, у него возникла ссора с семью голландцами, четверых из которых он убил, а остальных разоружил, после чего отправился в Лиссабон, где завоевал приз на знаменитом турнире, а затем прибыл к королевскому двору в Мадриде и самые красивые испанские дамы с восхищением наблюдали за тем, как он выигрывает бой с быками.[306] Как это нередко случается со стариками, он многократно повторял воспоминания о былом, если не мог придумать ничего нового. 11 июня 1700 года он снова отправил Поншартрену обрывки белья, на которых когда-то в Пинероле писал Фуке: «Вот образчик того, чем пользовался покойный мсье Фуке, чтобы подавать весть о себе… Он писал на лоскутах белья и на лентах так, что написанное можно было увидеть лишь посредством нагрева».[307] И тому подобный вздор…
303
304
Mémoires de M. d'Artagnan, capitaine-lieutenant de la première compagnie des mousquetaires du roi, contenant quantité de choses particulières et secretes qui se sont passées sous le règne de Louis le Grand. Paris, éd. Jean de Bonnot, 1965. T. III. P. 101, 104–105, 192.
305