Вполне возможно, через некоторое время монсеньер Людовик станет отцом.
— Что вы хотите сказать?
Изумление губернатора было так велико, что Ньяфо не выдержал и рассмеялся.
— Да, — подтвердил он, — монсеньер Людовик женился на надзирателе Жуаноне, то есть на красавице Ивонне, нежной подруге его детства…
Карлик не сдержался и при этих последних словах даже зарычал и страшно выругался.
— Ага! — осипшим голосом проговорил губернатор. — Эту женщину я примерно накажу.
— Не позволите ли это сделать мне? — обратился к нему Ньяфо. — Вы занимались господином Мистуфлетом. Майор Росарж будет иметь огромное удовольствие от общения с господином де ла Барре, а я, пусть даже это будет ради развлечения, разве я не имею права лично закончить комедию с этой очаровательной девицей?
— И вы придумаете соответствующее наказание?
— Я представлю лучшее доказательство этого: я любил Ивонну.
— Черт возьми! — насмешливо воскликнул Сен-Мар. — Тогда я спокоен. Я представляю, до чего доведет вас ревность.
— Ревность? О, месье! Наоборот, я хочу показать этой женщине, что все еще люблю ее… У меня очень своеобразная Фанера проявлять свою любовь.
Остаток ночи и весь следующий день для Ивонны и монсеньера Людовика прошли относительно спокойно. Наступил вечер. Неожиданно пришел Росарж, чтобы сменить Жуанона на его посту. Обычно такая смена происходила в двенадцать часов ночи.
— Пойдем, парень, — позвал он Ивонну, открывая дверь, — я тебе приготовил сюрприз.
— О, вы очень добры, господин майор!
Росарж подтолкнул ее и снова насмешливо повторил:
— Необыкновенный сюрприз!
Они спустились во двор и там он сказал:
— А теперь смотри внимательно. Скоро увидишь одного из своих друзей.
У Ивонны сердце сжалось в груди. Вдоль стены стояли люди. Это были служащие замка. Появились еще двое с лестницей и веревкой и заняли место на площадке башни, где при свете фонарей несколько рабочих трудились над некоторым подобием помоста.
Так прошло два часа. Время подходило к полночи. Неожиданно прозвучала барабанная дробь и распахнулась дверь в конце двора. Сначала показались несколько солдат гарнизона, потом какой-то мужчина и в конце — опять солдаты. Последним во двор вышел Росарж.
Мужчина был почти голым. Его руки, связанные за спиной, распухли от веревок, глубоко впившихся в тело. Но он не издал ни звука. Он смело посмотрел на сооружение, воздвингутое на верхушке башни.
Но Ивонна уже ничего этого не видела. Узнав приговоренного, появившегося в дверях, она лишилась чувств и повалилась на влажные и холодные плиты двора. Неожиданно крик ужаса вырвался из ее груди.
Заметив, как чьи-то отвратительные и волосатые руки протянулись к ней, она стала отчаянно сопротивляться… Это были руки Ньяфо.
Обычно внутри и снаружи башни, где содержалась Железная Маска, царила тишина. Но в эту ночь тишина нарушалась топотом ног на верхнем этаже.
Вскоре глухой звук молотков возвестил о строительстве какого-то сооружения, потом с помощью блоков наверх подняли бревно, опять забили несколько гвоздей. Натянутые веревки указывали на то, что балки хотели закрепить на наружной стороне стены.
Время от времени при слабом свете мелькали силуэты рабочих, двигавшихся по веревочной лестнице. Потом силуэты исчезли, послышался звук молотков и блоков и Железная Маска увидел за окном толстую веревку с петлей на конце. Ночью разыгрался шторм и порывы ветра раскачивали веревку.
Спустя некоторое время снова послышался шум на верхней площадке башни, сопровождаемый звуками ударявшихся друг о друга металлических предметов. Веревка поползла вверх, задевая время от времени за железную решетку на окне.
Барабанный бой перекрыл звуки шторма, и веревка, свободно качавшаяся до этого, неожиданно натянулась. Темный предмет показался перед оконной решеткой. Было так темно, что узник в первый момент ничего не мог рассмотреть. Но сверкнула молния и он узнал господина де ла Барре, который еще слегка подергивался в петле.
Глава XXI. ГРАФ ДЕ МАРЛИ
С того дня, как исчезла Ивонна и погиб господин де ла Барре, монсеньер Людовик похудел. Чувство безнадежности охватило его. Ему казалось, что жизнь кончилась.
Так продолжалось до того самого утра, когда часовые возвестили о приближении лодки. Лодка причалила к берегу и человек, потный и пыльный, сопровождаемый солдатом, вручил Сен-Мару пакет. Едва губернатор ознакомился с его содержанием, как на лице его появилось странное выражение.
— Майор, — обратился он к Росаржу, — отправляйтесь в канцелярию и ожидайте дальнейших распоряжений. Эта депеша извещает об исключительно важном визите, более важном, чем если бы это был сам военный министр…
— Черт побери! Значит..?
— Ни слова больше, господин Росарж.
И пока майор шел в канцелярию Сен-Мара, сам губернатор отправился к монсеньеру Людовику.
— Что нужно? — спросил узник.
— Монсеньер, — обратился губернатор, — готовится серьезное событие. Оно может иметь решающее влияние на вашу судьбу и на нашу тоже. Мы ждем визитера, чье могущество необыкновенно. Ни вы, ни я не можем называть его другим именем, кроме как граф де Марли.
— Эта интересная персона совершила поездку только для того, чтобы посетить тюрьму Святой Маргариты?
— Предполагаю, монсеньер, и предупреждаю, что граф де Марли может все, в пользу вам или во вред…
— Вы предупреждаете меня, чтобы я был послушным и преданно выполнял все ваши приказы?
— Делайте, что хотите, но все это потом отразится на вас.
Взбешенный и несколько напуганный непокорством заключенного губернатор тихо проговорил, выходя из камеры:
— К счастью, я буду присутствовать на встрече. И пусть бог меня покарает, если я позволю объяснить Его Величеству тайну наших личных дел.
Спустя час граф де Марли в сопровождении господина де Сен-Мара остановился перед дверью камеры.
— Господин губернатор, — заговорил посетитель, — помните: никто, включая и вас, не должен находиться на расстоянии, достаточном, чтобы слышать мой разговор с этим человеком. Поэтому я приказываю вам уйти отсюда на то время, пока я не позову вас. И помните, господин де Сен-Мар, как опасно не повиноваться мне.
Сен-Мар поклонился. Он вздрогнул при мысли о том, как заключенный встретит визитера, и подумал, что следовало бы, пожалуй, сообщить о своем жестоком отношении к заключенному. Но вместо этого он отошел в коридор, как ему было приказано.
Граф вошел и почти сразу же лицом к лицу столкнулся со своим ненавистным соперником.
Его охватило сильнейшее волнение. В присутствии того, чье лицо, покрытое железом, выглядело скорее угрожающим, чем страшным, он осознал подлость, совершенную им.
— Добрый день, господин граф, — приблизившись, приветствовал его монсеньер Людовик. — Милосердное деяние навещать заключенных.
— Политика — жестокое занятие… — ответил визитер. — Но поговорим о тебе, о твоей судьбе и о том, как сделать ее более… сносной.
— Ах! Ты так говоришь, словно жалеешь меня. Верно? Я благодарен тебе, господин граф, хотя это чувство является запоздалым. Разве неверко, как ужасно должен страдать изгнанник, изолированный от себе подобных, чье проклятое лицо должно скрываться за железной маской?
— Пожалуйста, успокойся.
— Успокоиться, говоришь? Ты пришел, чтобы выслушать меня, сударь, так слушай… Если я не могу показать тебе свои черты лица, то хотя бы посмотри состояние моей души, полной горечи и злобы, год за годом накапливавшихся во мне.
— Если ты не замолчишь, я стукну в дверь.
— Не стукнешь. Если ты это сделаешь, то клянусь честью дворянина, один из нас не выйдет отсюда живым.
Одновременно с этими словами монсеньер Людовик встал между графом и выходом из камеры.
— Ты боишься моего лица, — продолжал узник. — Мое лицо преследует тебя в кошмарных снах и доказательством этого является то, что ты захотел сам удостовериться, существует ли еще, несмотря на мои страдания, наше необыкновенное сходство. Вот почему ты здесь и совсем не для того, чтобы облегчить мои невзгоды. Когда сочувствие проявляется очень поздно, оно не вызывает доверия. Страх, а не чувство гуманности — вот что привело тебя.