Хотя в Петербург надзиратели о царственном узнике писали обратное — зело умишком скорбен, смеется беспричинно, по полу часто катается, всю грязь на нем собирая. Мыться ни за что не хочет, воды горячей боится, хотя они в каземат готовы каждый день чан с горячей водой приносить. А любит он совсем иное, пакостное, что доброму человеку и в голову не придет. Мух и пауков ест поедом, и похваляется, что для жира они, нужно пищу такую ежедневно всем православным людям с молитвой вкушать. И еще якобы игрушки детские сам себе делает и с ними постоянно вошкается, как дите малое, неразумное. И челюсть свою руками держит, когда говорить со здоровыми людьми пытается — но у него мычание одно выходит, заикание понять совершенно невозможно.
Ложь, конечно, голимая, вранье беспардонное — но уж больно хотелось из Шлиссельбурга выехать. Потому и писали они с капитаном доносы, за два года почти полсотни отправили. Но, судя по всему, в Тайной экспедиции истинное положение ведали, а потому держали их в крепости не только безвыездно, но и безвыходно. Лишь одна надежда на мечту эту пока еще оставалась — чтоб постриг в монастырь Иван Антонович охотно и без всяческого принуждения принял. Тогда царственный узник в одночасье «Григорием» и «безвестным колодником» навсегда перестанет быть, ибо собственноручно от мирской жизни добровольно откажется и примет иноческий чин вместе с новым для себя именем.
И все будут довольны — угрозы от него для престола уже не будет, хотя опаску держать придется, ведь недаром в старину говорили, что монашеский «клобук не гвоздем прибит». Однако и тут правители не зря суровые меры принимали. Монастыри иные та же тюрьма, да еще строже по своему режиму обхождения с узниками, ставшими монахами. Упрячут в подземную келью навечно, вход замуруют камнем, и будут подавать в продушину хлеб с водою и вынимать нечистоты.
Недаром граф Панин указывал им склонять «Григория» принять постриг, и книги церковные ему специально приносили, чтоб духовное просветление свершилось.
Так и это у них пока не выходит — арестант их еретиками громко называет, писания святых отцов часто цитирует, обличая их и обвиняя в грехах смертных. Читает охотно им Евангелие, а они с капитаном только морщатся, лица отворачивая в стороны, но вида стараются не показать. В инструкциях сказано — просьбы такие арестанта немедленно выполнять, и угождение ему в этом оказывать постоянно.
Вот только на попытки склонить узника к уходу в монастырь, начинает Иван Антонович хитрить аки змей библейский, что Еву соблазнил плодом познания (тут Лука Данилович засомневался, припоминая давно слышанное писание). Вроде соглашается с ними, но прямого ответа на добровольное принятие пострига не дает, зело увертлив в словах. Так и сказал им с Власьевым недавно за обедом — «я монашеский чин желаю, только страшусь Святого Духа, притом же я безплотный».
И что же с ним ты будешь делать?!
Вроде с дальнейшей жизнью в монастыре согласен царственный арестант, но ведет себя крайне подло, лживо и увертливо. Скажет «да», и тут же, как налим за корягу уходит! Сразу видно — умишком скорбен своим, «сущеглупый», добра к нему совсем не понимает!
Чекин вздохнул, подошел к двери в камеру и отодвинул засов. Сейчас узника он не боялся — тот все утро либо сидел за столом и читал писания, или вставал на колени и начинал истово молиться. Хотя раньше такого рвения поручик не наблюдал, но счел это благожелательным знаком. Может, внемли небеса к молитвам двух несчастных офицеров?!
Лука Данилович тяжело вздохнул, взял в руки увесистую стопку одежды и вошел в каземат. Дверь противно скрипнула, масла ружейного в кованые петли пожалел налить, так и хорошо — пусть узник побесится лишний раз, позлобствует, покипит негодованием. И приготовился к тому, что сейчас услышит гневный выкрик…
Глава 8
«Хитро все задумала Екатерина Алексеевна — что тут сказать? Умная и чрезвычайно циничная в своих расчетах женщина, причем правительница огромной страны. Как опорочили Петра Федоровича, так на протяжении нескольких лет клеветали на царя Иоанна Антоновича, более нагло, чем на убитого гвардейцами внука Петра Великого. Таким и вошел в историю «сумасшедший узник Русской Бастилии» — мало кто его видел, зловещая тайна малолетнего императора надежно скрывалась 16 лет за толстыми стенами «секретного дома» в Холмогорах, что на Двине, а потом еще долгих 8 лет за сводами подземелья Шлиссельбургской крепости.