— Все, можно из-за ширмочки выйти, светлый вы наш, вот на кровати немного полежать. Сейчас обедать принесут…
— Нет, Лука Данилович, — твердо, но тихим голосом произнес Иван Антонович. — Молитву благодарственную нужно прочитать, и матушке-царице челобитную написать без промедления. Лука Данилович, ты обещал меня буковки научить выводить! Но сейчас давай помолимся, лику Пресветлой Богородице поклонимся, вон, как лампадка огоньком светится, приятным взору нашему! Благолепие стоит! Хочу в церковь — в храме божьем вера и молитва, как в писаниях сказано, чудеса творят!
Поручик тяжело вздохнул и привычно встал на колени перед иконой, которую вместе с лампадой уже подвесили в «красном углу», если так можно сказать, «секретного каземата». Иван Антонович также опустился коленями на заботливо постеленный на каменный пол коврик (предусмотрительными оказались господа офицеры), и стали читать нараспев из книги. Ушло четверть часа, не меньше, по багровому лицу Чекина было видно, что думает надзиратель о таком необычайном религиозном рвении своего «подопечного», вот только сказать не рискнет — на кону для них с Власьевым выигрыш огромный. Вот только получат ли они его?!
— Сейчас буковки писать будем, благодетель ты мой, — слащаво произнес Чекин, кадык на горле дернулся и голос стал хриплым. — Я токмо перья, бумагу и чернила принесу. И тебе просфору с вином церковным — нет, ты не думай — им причащают в церкви. Вкушают плоти и крови Благодетеля нашего…гм, хм… Ты подожди немного, я обернусь скоро.
Не скрывая вздоха облегчения, поручик выскочил из камеры, с лязгом и скрипом закрыв за собою тяжелую дверь. Иван Антонович смеющимися глазами (довел все же своими молитвами надзирателя до едва сдерживаемого бешенства, лицо даже побагровело) преобразившееся за пару часов подземелье, которое было не узнать.
«Секретный каземат» стал иным — и главное, исчез мерзкий запах с вонью параши. Тюфяк набили скошенным в июне и уже подсохшим сеном, запахло полынью, луговыми травами и еще чем-то приятным для обоняния. На кровати появилась самая настоящая перьевая подушка в наволочке, полотняное белого цвета белье постелили, теплое одеяло. Поставили новую кадку в отхожем месте, пол там устлали камышами — непонятно где их срезали, видимо порядочно выросло на берегу канала, что шел от озера через стену во внутренний двор крепости.
Два подсвечника прикрепили к стенам, еще один поставили на стол. Там же кувшин кваса с глиняной кружкой для пития, для книг нашлась полочка и этажерка для одежды из четырех сколоченных досок. Каменный пол отскоблили на совесть, а помещение проветрили, убрав окно и поставив раму, затянутую тканью типа марли — ничего не видно толком, зато свежий воздух хорошо пропускает. А икона с лампадой, принесенные из церкви добычливым капитаном, да коврики на полу, похожие на циновки, придали «секретному каземату» почти домашний уют.
Иван Антонович налил из кувшина в кружку и отпил темного напитка — вкус очень приятный, немного резковатый — гораздо лучше того кваса, что в советское время продавался на каждом углу в любом городе в желтых бочках. Видимо, рецепт старых напитков давно утрачен, здесь сладковатый вкус почти не чувствовался.
Сейчас Никритину было хорошо — горячая вода в лохани, где он с трудом уместился, поджав колени, прогрела тело. Мыла тюремщики не пожалели, правда оно пены почти не дало, но отмывало грязь, к его великому удивлению, достаточно хорошо. А мочало в руках господина поручика напоминало наждачную бумагу — Иван Антонович только стонал, мысленно проклиная садиста. Зато сейчас испытывал чувство несказанного облегчения — возникло чувство, что грязи с него оттерли на пару килограмм.
Голову вначале прочесали гребешком два раза — в грязную кадку буквально посыпались вши, что твои японские парашютисты. Однако со второго прохода насекомых сбросили лишь несколько штук — гребешок с частыми зубьями не зря именовали «вшигонялкой». Волосы мыли дважды — вначале мылом, потом поручик втирал в волосы густую жидкость, с запахом ромашки. Как стало понятно из объяснений — вшам такое снадобье жутко не нравилось, и они дохли.
Через час волосы промыли еще раз теплой водой — они стали мягкими, и волнистыми, русые и до плеч, такие любили носить певцы в западных ВИА в 1970-е года. И только тогда Иван Антонович ощутил настоящую благодать — чистота и молодое тело удивительное сочетание, причем зубы удалось почистить щепками с мелом. Правда, поручик Чекин тут же настоятельно попросил, вернее, мягко приказал, удалится за ширму, пока служители не приберут все безобразие после помывки.