Становится ясно, что золотой туман — это мириады живых искр, отделившихся от материальности страдалищ и начинающих медленный подъем вверх.
Голоса даймонов
Светлою манноюНовых рожденийБлещет туманнаяДаль восхождений.Славьте, разъемляДревние узни,Выход на землю —В новые жизни!
Сердце Навны становится звездою. Не видно больше ничего, кроме необозримого множества золотых искр, роящихся в голубом свете, и сияющей звезды в его средоточии. Звезда тихо плывет выше и выше.
Голоса Синклита
Радость! Сквозь пламя Вин и прощенийВьется гирляндою Цепь воплощений.
Узрите снова Мягкие травы,Милые кровы, Мирные нивы…
К славе — от казни, К жизни — от смерти,К дружбе — от розни — Верьте, о, верьте!
Голоса восходящих
Верим и видим: Близится детство,Игры и школа, Зрелость и жатва, —
Верим и видим: В Душу СоборнуюКаждый вплетается Нерукотворною
Солнечной лентою К белой милоти,Белой гирляндою Жизней во плоти.
Подъем достигает слоя, где длились битвы уицраоров. Яросвет простерт у его порога. Некто, о Ком нельзя сказать ничего, кроме того, что ОН — один великих Владык Света, влагает в грудь демиурга пылающую звезду. Яросвет и Навна восходят из глубины. Золотые туманы плывут следом, растекаясь и скрывая окрестность.
Голоса людей, умерших недавно и еще пребывающих в слоях, близких к нашему
Искры прохладные капель кочующих Кружатся, реются,В души рождаемых, в лоно рождающих Зыбко спускаются.
Голоса Прозревающих на Земле
А над туманами — видите? слышите? Всходят по сумракуБелые звезды, — шелка их колышутся, — Двое… рука об руку…
Видение скрывается.
В Среднем слое все кажется по-прежнему: те же бараки, та же ночь. Даже баян слышится где-то в отдалении. Только мелодия как будто изменилась: нет в ней ни заунывной тоски, ни сладострастия, ни удали: простая и человечная, она полна светлой печали и предчувствия чего-то большего, чем счастье.
Молодой архитектор, в глубоком раздумии
Сходил я в сумрак убежищ,Дрожал у жалких костров;Я слушал кривду судилищ,Правду детей и вдов.Им форум — даже в подвалах;Плуг бед провел борозду,И нив, еще небывалых,Я к новому утру жду.
Бесстрастный голос с вышины
Надежда усталым: Четвертая Стража Ночи Переходит черту.
Две взволнованные женщины, быстро проходя
— За всю мою жизнь… от самых пеленок… Такого оратора никогда!Я потрясена была, как ребенок, Я плакала, веришь ли? да, да, да!— Красив он? — Не знаю. — Но, все-таки, молод? — Ах, милая, молодость тут ни при чем.Но речь его бьет по душе, как молот, Вторгается в совесть ярким лучом.
Двое прохожих
— Я слышал про сказочную работоспособность, Про фантастическую быстроту…— Могу, если хочешь, одну подробность: Но ты осудишь нелепость ту.— Какую? — Он не признает ботинок. — Что же, сандалии? — Если б так…Он ходит везде босиком, как инок. — Даже зимой? Юродство. Чудак.— Нет, почему же? это — лишь способ Чувствовать, что в песке и в пылиБрезжит, лучится, мерцает, как россыпь, Слой живоносных духов земли.— Ха! ну, а в городе? — Что ж, на Востоке Ведь не боятся подобных идей;Да: мостовая пронизана токами Тысяч и миллионов людей.И, как ни странно, вдоль каждой трассы Этот флюид, расширяя круги,В нас от человеческой массы Входит через подошву ноги.
Молодой архитектор встретил знакомого. Оба присаживаются на лавочке.
Знакомый
…Утром он — здесь, ночью — в Детройте,Завтра — в Бомбее, потом — в Шанхае, —Попробуйте-ка: удвойте, утройтеНормальные темпы! Не отдыхая!— И много последователей нашел он?— Уж сотни готовы идти на риск.Он прост, как Ганди, остер, как Шоу,И всепрощающ, как сам Франциск.
На площади шум. Приближается группа людей, окружив Воспитателя.
Приятель Архитектора
Видел и этого. Один из сотенПоследователей, но о нем говорят.
Архитектор
Я знал его раньше. Из подворотенОн извлекал чумазых ребят.