ЖЕЛЕЗНАЯ РОЗА
РОМАН
Издание второе
I
СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ СЫНА
Тихо колышется зеленый бархат трав Окского левобережья. Лениво плещутся волны у песчаных отмелей. Привольно чувствует себя в прибрежных зарослях перелетная птица. Проплывет изредка с верховьев купеческая барка с товаром пробираясь к Мурому аль Нижнему, и опять безлюдно кругом.
Не шумлива матушка Ока. А бывает, разыграется к ночи — хуже Камы-сестры. Загудят, застонут вековые сосны на крутом берегу, побегут посредине реки грязно-бурые волны, запенятся, догоняя друг друга. Никому в ту пору по реке не проехать. Берегись, купец, станови свой мокшан к берегу на причал!
Вот такой и любит Оку поп Сорока, что живет с двумя сыновьями — Тимофеем да Кириллом — в избушке рядом с часовенкой, стоящей за яром, где река делает крутую излучину. Был он знаменитым попом на Москве, да сослали сюда за провинность. Богато жил Сорока в Москве. Здесь доходы — раз в год, в Успеньин день.
Большим стал поп знатоком лесов муромских. Коротая дни, исходил он лесные дебри вдоль и поперек, забираясь в самую глухомань. Знал Сорока, где какая птица или зверь водятся, где грибные места, клюквенные, брусничные болотины. И с медведем не боялся силой помериться.
Сыновья росли в него, такие же лохматые, наделенные диковинной силой и буйным, строптивым нравом. Поспорили они однажды меж собой — еле унял их Сорока. Думал он, что пора бы женить их, да не хотелось баб в свою жизнь вмешивать. Так и жили втроем, бобылями.
…В один из тех осенних дней, когда погода становится переменчивой, вниз по реке спускалась небольшая барка. Косой полотняный парус то надувался ветром, подгоняя судно вперед, то ослабевал, полощась вокруг мачты. Тщедушного вида мужичонка, сидевший на корме у правила, лениво посматривал по сторонам, заботясь лишь о том, как бы не наскочить на мель. Его товарищ, подложив под голову армяк, мирно дремал чуть поодаль на палубе.
Из казенки высунулась заспанная голова приказчика.
— А что, ребята, не заночевать ли нам?
— Для че? — откликнулся кормчий. — Быстрей добежим, да и назад.
— Как бы греха не нажить.
— А ты покаркай! Не бойсь! Тут скрозь до Мурома живой души не встренешь. Ложись-ка на покой!
Гонимая ветром барка продолжала плыть по течению. Приказчик повозился в казенке и затих.
— Парфен! — окликнул кормчий лежавшего на палубе.
— Чего?
— Парус-то спустить бы надо. Вечереет.
Тот нехотя поднялся, молча отвязал веревку, скатал опущенный парус, пододвинул его к каюте и, вернувшись на прежнее место, снова лег.
Темнело быстро. Откуда-то из-за леса подкралась туча. Дождь, сначала ударивший редкими каплями, посеял, как из сита.
— Парфен!
— Чего тебе?
— Иди-ка в казенку. Дождь-то, похоже, на всю ночь.
— Дождь?
— Аль не чуешь?
Парфен поднялся, постоял минуту над служившим ему постелью армяком, потом нагнулся, встряхнул его и протянул рулевому.
— На, укройся!
Накинув армяк, кормчий поглядел на закрывшуюся за Парфеном дверь каюты и уныло вздохнул.
— Собачья жизнь, — пробормотал он про себя. — Остатний хлеб в поле погниет, а ты тут с товарами майся, распродуй их горой. Кому — барыш, а кому — шиш.
Дождь не переставал. Очертания берегов постепенно сливались с водой, темнота становилась все гуще. Облокотившись на правило, рулевой дремотно слушал, как журчит струя за кормой. Глухая осенняя ночь все плотней покрывала землю.
Проснувшись от брызнувшего в окно каюты солнечного луча, Парфен подумал, что давно бы нужно сменить товарища. Толкнул ногой дверь — она не открылась.
— Намокла, что ли?
С трудом выбравшись наружу, метнулся назад.
— Савел Иванов! Приказчик!
— Чего тебе?
— Беда стряслась!
Потерявшее управление судно тихо покачивалось на волнах у берега. Оглушенный чем-то тяжелым, а затем связанный, кормчий недвижимо лежал у руля. Ахнув, приказчик бросился к люку, ведущему в мурью. Товаров не было…
К вечеру этого же дня у часовенки, где жил поп Сорока, приткнулась большая плоскодонка. На землю сошли двое, шестеро молодчиков остались сидеть в посудине.
— Кого черт несет, не ярыги ли судейские? — хмуро сказал Тимоха — старший из сыновей Сороки, мирно чинивших на берегу рыболовную снасть.
— Мыслишь, дознались о барже? — откликнулся Кирюха, вглядываясь в подходивших. — Надо батюшку упредить.