— Ой ли?!
— Ноне велено беспременно быть. Дорогу-то найдете?
— Я где раз пройду, — ответил Ястребов, — каждый кустик запоминаю.
— Ну и ладно. Чайник вон женка вскипятила, берите.
В обратный путь шли не оглядываясь. На пригорках ярко рдела манившая к себе крупная, сочная земляника. В другой раз Павел ни за что не прошел бы мимо, а сейчас словно ничего не видел вокруг, кроме одному ему заметных примет, руководствуясь которыми он шел домой. Лука еле поспевал за ним.
— Слушай-ко, парень, ты полегче бы, запалиться так-то можно, — не вытерпел наконец старик и вдруг с размаху ткнулся носом в спину внезапно остановившегося Ястребова. — Ай медведь? — испуганно спросил он.
Павел круто повернул в сторону. На бугре подмытая дождями сосна недавно рухнула наземь, выворотив глыбы земли. Сюда и направился Ястребов. Острый взгляд его приметил, что земля здесь была точно такой же, какую выволакивали из рудных дудок под Выксунью.
— Рудознатцем не был? — спросил он Луку.
— Быть не был, а кой-что смыслю.
— Руда должна быть, как по-твоему?
— И впрямь, парень! Ну, счастливый ты.
— Давай хорошенько посмотрим.
Беглый осмотр местности подтвердил их предположения: кругом простирались рудные места. Через час путники снова выбрались на тропинку.
— Знаешь что? Лука? Пока звонить об этом не будем. Придет время — воспользуемся с выгодой.
— Дело твое. Мне помирать скоро, а тебе жить. Как хочешь, милок, так и делай.
Придя на Выксунь, отправились к приказчику.
— Что, пожаловали? — спросил их насмешливо Мотря.
— Пришли, Яков Капитоныч.
— Мотрите у меня! Говорите спасибо, под легкую минуту попались, не то ободрали бы на «козе», как липку. Ну, ладно. Марш по своим местам. Если что подобное будет, на себя пеняйте.
Наутро Павел, как всегда, встал рано. Солнце еще не успело обсушить умывшуюся после сна землю, и капли росы висели на траве, покрывавшей дальний угол двора. Постояв на крыльце, прислушался к голосу, приглушенно доносившемуся из хлева. Гремя подойником, Люба ласково уговаривала недавно купленную корову — гордость свекрови, считавшей, что без коровы и хозяйства нет, хотя почти всю жизнь прожила без нее.
Принеся дров, Ястребов взял ведра и отправился к колодцу, вырытому возле баньки на огороде. Когда вернулся, в печке уже ярко пылал огонь. Жена, за последнее время заметно раздавшаяся в бедрах, хлопотала с горшками. Старуха-мать сидела на широкой сосновой скамье, служившей ей кроватью, и расчесывала большим деревянным гребнем серебристые нити длинных волос.
— Чего в такую рань поднялся, отдыхал бы, — ласково сказала Люба, взглядывая на мужа.
Взятая с Унжи, она быстро свыклась с новым местом и так же быстро завоевала расположение свекрови.
— Мне без тебя и сон не в сон, — пошутил Павел. — Проснулся, нет тебя — будто потерял что.
— Уж ты скажешь! — вспыхнула Люба.
— Поране встанешь, поболе сделаешь, — одобрительно сказала старуха. — Почитай, пять недель дома не был. Так-то и порушиться все может.
Заплетя косы и свернув их толстым жгутом на затылке, она встала и пошла во двор умываться.
С печи спрыгнул серый котенок. Вытянув лапы, он изогнулся, расправляя после блаженной дремоты свое гибкое тело, затем подошел к Павлу и, мурлыча, начал тереться об его ноги.
— Проспал, мурлыка? — Павел нагнулся и почесал у котенка за ухом. Тот зажмурился еще сильнее.
Взяв с полки горшок, Люба налила котенку молока.
— Кис, кис… Пей, иди!
Встрепенувшись, тот подбежал на зов и начал усердно лакать из черепка.
Над поселком тягуче проплыл басовитый удар церковного колокола.
— Ну, вы управляйтесь тут, — сказала, входя, старуха, — а я в церкву пойду. Тебе, Любовь, надо бы тоже пойти, да ладно уж, оставайся, одна за всех помолюсь.
Повязав голову темным платком, она вышла.
— Не обижала без меня? — кивнув головой вслед матери, спросил Павел.
— Ой, что ты, Паша, грех на тебе!
— Ну-ну, угождай ей, угодница. Старуха она ничего, со старшей снохой только никак не поладит.
— Я, Паша, в это дело не вмешиваюсь.
— И ладно делаешь. Сами меж собой разберутся. Ефим пытался как-то помирить их, да ничего не вышло. Не забегал он без меня?
— Был, как же! Спрашивал: не нужно ли чего?
Разговаривая, Люба не переставала хлопотать у печи, то поправляя поленья, то переставляя горшки ближе к огню.
— Есть сейчас будешь или матушку подождешь? — спросила она, выставляя на шесток дымящийся чугун.
— Давай, пожалуй, поем.