X
Рощину не спалось. До начала смены было еще далеко, а он уже встал. Поплескался над лоханью, набросил на плечи зипун, вышел на улицу. В воздухе стояла прозрачная тишина, изредка прерывавшаяся чуть слышным потрескиванием: днем с крыш летела капель, но по утрам мороз еще стучал по стенам, напоминая о себе.
На дальнем конце поселка мигнул огонек, за ним загорелся другой, третий. Где-то стукнула калитка, проскрипели по снегу торопливые шаги, брякнуло ведро о заледеневший сруб колодца. Над крышами домов потянулись легкие дымки. Временами меж туч проглядывала луна, и тогда косые тени лиловатыми пятнами ложились на землю.
«Пойду, пожалуй, на завод», — решил Василий. Войдя в избу, отрезал ломоть от лежавшего на столе каравая, круто посолил и вместе с парой луковиц завернул в тряпицу.
На улице было еще пустынно. Окна домов тускло мерцали огоньками из-под нависших кровель — словно глаза из-под седых бровей.
«Неохота людям вставать в такую рань, — подумал Рощин. — Да и то сказать: попляшешь у горна двенадцать-то часов, поворочаешь чугунные чушки — намаешься так, что ночи для отдыха и не хватит».
За думами незаметно подошел к заводу. Высокий худощавый старик, служивший рунтом у проходных ворот, остановил Рощина.
— Погодь, парень. Посиди погрейся. Велено весь народ в кучу сбить.
— Чего для?
— Про то не ведаю. Сказано — исполняю.
Один за другим подходили к заводу работные. Задерживаемые рунтами, они толпились у ворот, поругивали Мотрю, давшего такое распоряжение. Когда рассвело, ворота распахнулись. За ними стояли люди, окончившие ночную упряжку.
— Чего, беси, домой не идете, аль приключилось что?
— Вас дожидались. Не видим — душа мрет, встретимся — с души прет.
— А что, всамделе, за оказия?
— Мы почем знаем!
— Зря булгачить не станут.
На крыльце заводской конторы показался Мотря, за ним в полном облачении и с крестом стоял заводской священник.
— Молебен никак отзвонить хотят.
— Тише, слушай!
Священник дрожащей рукой поднял крест. Люди умолкли. Смотритель вынул из-за обшлага бумагу и начал читать. То был царский манифест о победе русских войск под Кунерсдорфом.
Шесть лет назад царица Елизавета Петровна, ненавидевшая прусского короля Фридриха, дала согласие австрийской императрице Марии Терезии поддержать ее домогательства, помочь вернуть назад потерянную в войнах Силезию. Затянувшаяся на долгие годы кампания теперь, похоже, подходила к концу.
Война с Пруссией была на руку Баташевым. Когда она началась, обнаружилось, что русская армия не подготовилась к ней: не хватало припасов, оружия, снаряжения. Состоявший при Елизавете Военный совет спешно стал изыскивать возможности пополнения воинских запасов. Баташевы получали один за другим заказы для войска. Видя, что существующие заводы с ними не справятся, они построили еще один, верстах в двух от первого, вниз по течению Выксуни. Без большого труда исхлопотан был высочайший Указ, разрешавший использовать для работы на новом заводе государственных крестьян Нижегородской и Владимирской губерний.
Обучали новых работных опытные мастеровые, привезенные на Выксунь с Унженского и Гусевского заводов. Свычные к ковке и литью металла, они быстро пустили в ход плющильные и сверлильные станы. Скоро первая партия мортир и пушек была готова. Их испробовали в лесу за заводом и, погрузив на струги, отправили водой в Москву.
День и ночь шумели молотовые фабрики. Здесь налажено было новое для Выксуни дело: ковали булаты. Сюда перевели Ваську Рощина и Митьку Коршунова. Обоим дали по горну, поставив подручными новичков.
Друзья жили теперь каждый в своем доме, поблизости друг от друга. С окончанием сооружения Нижнего завода всех, кого перевели сюда работать, заставили поселиться рядом с заводом. Иван Родионович, по мысли которого было это сделано, велел ставить избы не вразброс, а линейно, подобно тому, как стоят серые громады домов в Питере на Невской аль Литейной перспективе. И в соседи велено было подбирать не кого попало, а кто с кем работает. На перенос зданий с верхнего поселка давались подводы. Кто строился заново, — рубил лес на месте. Работали «помочью» — подсобляли один другому.
Перенеся с помощью Рощина и других молотовых мастеров свою избу и переселив мать, вошедший в азарт Митька предложил дружку:
— Давай заодно и тебе избу построим!
— На кой она мне?
— Не все по людям ходить, надо и свой угол иметь.
Подумав, Васька согласился. Так и у него появилась своя хата на небольшой улочке к северу от заводских ворот. Селились тут те, что заняты были на ковке булатов, и потому прозвали улицу «булатной».