Задумчиво теребя небольшую кудрявую бородку, Ястребов нагнулся к товарищам, сидевшим подле него, и тихо спросил:
— Не слыхали, какую новость Петька Лохин привез?
— Известно, — ответил Лука. — Царь Петр Федорович помер, а замест его — жена евонная, Екатерина. Ты иль присягу не принимал?
— Принимать-то принимал, да только не зря ли?
Рощин непонимающе поглядел на Павла.
— Это как?
Ястребов оглянулся, понизил голос:
— А вот так. Лохин сказывал, в народе слух идет, будто не помер царь-то. Хотели его убить, а он скрылся, оставил заместо себя слугу преданного. Его в потемках и укокошили, да так, что на обличье и узнать нельзя.
— Вот это да! — Лука всплеснул руками.
— Только об этом — никому. Знаючи вас, сказываю.
— Что ты, что ты, парень!
Все замолчали. Высоко в небе серебряным колокольчиком звенел жаворонок.
— Да, дела, — протянул Лука. — А не все ли равно: корова пала — стойло опростала. Нам что ни поп — то батька! Пошли, завьем горе веревочкой!
Когда Васька с Лукой подошли к поляне, там было уже весело: нестройный гул мужских голосов, треньканье балалаек, протяжные бабьи песни. Пили хмельную брагу.
На заводе держались ближе к тем, с кем работали, а тут разбрелись по губерниям, вспоминая былые времена. На средине поляны девки водили цветастый хоровод. Чуть поодаль раскрасневшиеся от браги молодухи пробовали голоса:
заводила пригожая жена кузнеца Башилова. Другие подхватывали:
Кузнечиха сорвала с головы платок и, взмахнув им, пошла по кругу:
— Гуляй, бабы!
В поисках Наташи среди гуляющих не заметил Рощин, как Лука свернул к старикам, сидевшим у большого жбана. Наташу Васька нашел в кругу пожилых баб, сказывавших побывальщины. Большие синие глаза девушки внимательно смотрели на рассказчицу. И вся она, с чуть припухшей, как после сна, нижней губой маленького рта, с нежным овалом лица, золотившимися под солнцем завитушками белокурых волос похожа была на большого ребенка, увлеченного сказкой.
Василий тихо присел на пеньке, любуясь девушкой. Много дней прошло после их встречи в лесу. Василий с Наташей еще более сблизились. Меж собой они уже решили, что, как только будет можно, они поженятся.
Свадьба была бы уж сыграна, да мешало этому то, что мать Наташи вот уже несколько месяцев хворала, и за ней нужно было ухаживать. Девушке, к тому же, следовало просить разрешение на то, чтобы выйти замуж: отец ее числился крестьянином, приписанным к заводу, находился на положении полукрепостного. Сыновья приписных могли брать себе жен и со стороны, девкам приходилось кланяться управляющему. Идти в контору без приношения нечего было и думать, а пока ни у Василия, ни у Наташи денег на это не было.
Задумавшись, Рощин не заметил, как рассказчица кончила увлекшую всех побывальщину.
— Давайте, бабы, песню сыграем! — сказала одна из слушавших.
— И то, — подхватила другая. — Вот Наташка горазда запевать!
— Что вы, тетеньки, — запротестовала та, но ее и слушать не захотели: пой, да и все тут! Такому единодушному требованию пришлось подчиниться.
запела Наташа песню, не раз певавшуюся ею, —
К ее нежному, прозрачному, как ручей, голосу присоединился второй, более низкий. Переплетаясь, голоса крепли, и песня, как птица, уносилась ввысь, эхом отдаваясь в верхушках сосен.
— А ведь хорошо поют! — услышал Василий позади себя и оглянулся.
Стояли братья Баташевы. Васька хотел вскочить, но Иван Родионович жестом руки остановил его:
— Не мешай петь, — сказал он и, обращаясь к брату, тихо продолжил: — Замечательные голоса! Слышал я у Шереметьева в Кускове на домашнем театре, но и там таких мало. Жаль, Дарьюшку не захватил с собой. Пусть бы послушала, как заводские поют.
Тут только женщины заметили господ, оборвали песни и, вскочив, стали кланяться, благодаря за угощение.