Против завода торчат остовы бывших лавчонок, а дальше ютятся вереницы мазанок, домишек. В них остались старики, вдовы, калеки да те, кому своя убогая мазанка милее городских домов. Они на салазках возят из леса дрова, скорбно сносят насмешки над немым заводом и хмурятся, когда крестьяне сворачивают к проходной конторе и на зерно, на мясо выменивают у сторожей вынутые из окон стекла, куски железа и жести...
VI
Ночь слизывает со снегов голубые сумерки, и тогда от ближних деревень, от города к заводу подкрадываются тени. В одиночку и стаями они ломают заборы, будки, навесы и рвут остатки проводов. Сторожа кричат, стреляют, — тени прячутся и ждут... Обессилев, сторожа машут руками и, увязая в снегу, бредут в тепло.
Завод глядит в зернящееся небо и стонет, охает. Трещат выламываемые доски, падают столбы и с шорканьем уползают к дороге.
Ветер гонит в пролом снег, через выбитые и вынутые стекла вдувает в мастерскую поземку и стонет там...
Ржавчина, тление и тени точат завод...
VII
Иногда со стороны города появляется автомобиль с красным флажком. Он пролетает мимо домишек и останавливается у ворот завода. Люди в шинелях и кожаных куртках идут со сторожами по протоптанным тропам в мастерские. Шаги звучат твердо, по-хозяйски, но тишина стылого железа будто каменит их. Прибывшие вслушиваются в нее, дивятся проломам в заборах, через которые на завод наступают поля, слушают жалобы сторожей на ночные тревоги, идут в проходную, а оттуда за ворота…
Сторожа взглядами провожают автомобиль с дрожащей на ветру крапинкой крови и разводят руками.
— Чудаки, право... И чего ездят? чего пишут?.. Ведь заводу конец, что с ним теперь сделаешь?
VIII
Но порою давящая завод тишина испуганно вздрагивает и шарахается на поля. Мастерские играют гулкими переливами голосов железа. Отдыхающее на короне завода воронье вздрагивает и с карканьем летит прочь.
Сторожа бегут к мастерским и через окно видят в котельной человека в коротеньком тулупчике, в обшитых кожей валенках. Он бьет кувалдой в старый котел: «Бум!! Бум!!. Бум!»
Это бывший молотобоец Степа. Он вкось загадочно глядит на сторожей и едко спрашивает:
— Что, испугались?
— Брось, Степа! Только беспокойство делаешь...
— Беспокойство-о... — передразнивает Степа. — Вам бы, тихоньким, завод обобрать только... ловкачи!
Сторожа пробираются к нему и норовят отнять кувалду. Он убегает за прессы, за котлы, через окно выбирается наружу и ехидно кричит:
— И мою кувалду на пшено променять хотите?.. Ого-о-о-о-о, воровское семя!
Котлы обрадованно хором повторяют его смех, а через минуту железо вскрикивает под кувалдой за кузницей. Звуки крепнут, разбегаются окрест, настораживают поля. Из домишек обрадованно выходят люди.
— Опять Степушка глушит...
— Ого, вроде настоящая работа началась...
Но никнет кувалда, и завод вновь сковывает тишина. Степа идет по проложенной тропе на дорогу и оттуда вслушивается. Машины, станки, котлы с новой силой гнетет тишина.
— Не убережешь... Эва, как растащили...
Тоска немого железа идет за Степой в домишко, но и там не дает ему покоя. Он вновь бежит к заводу, бранится со сторожами, грозит им страшной карой, распалившись, шагает в город, врывается к председателю совета, кричит о заводе и выходит наружу. Кивает знакомым, радостно говорит, что мастерские скоро оживут, загудят, с улыбкой возвращается к заводу и даже во сне размахивает тоскующими руками и кричит:
— Э-эй, заклейки сжег! Держи оправку! Бей, бей!