Черт отсчитал двадцать тыс. и протянул их эмигранту. Тот их пересчитал, сунул в карман шинели и деньги и условие, угостил черта хорошим щелчком в нос и, засвистав опереточную арию, отправился восвояси.
Черт возмутился.
— Г-н эмигрант! Я условие–то? Нехорошо обманывать!
Эмигрант остановился.
— Черт! Хочешь еще душ купить?
Черт опять сделал размышляющую физиономию.
— А почем?
— Недорого! Зато я тебе несколько тысяч душ представлю.
— Несколько тысяч? — радостно крикнул черт. — Да еще так дешево! Сейчас души–то, наверное, не меньше миллиона стоят. Вот это ловко. Да я сразу в премьеры попаду за особые отличия.
— Ну что же, согласен?
— Согласен! Вот только как это мы все оборудуем?
— Мы, т. е. ты, открываем бюро по покупке душ. Понятно? Я его оборудую: найму помещение, закажу вывеску, сделаю в газетах объявление, а тебе остается только засесть завтра часов с 9 утра в это бюро и дело в шляпе. Ну как, согласен?
— Да, пожалуй… По рукам, что ли?
— Да нет уж! Много чести! До завтра!
— А условьице–то на вашу душу?
— Оставляю в залог. Завтра получишь! — прозвучало в ответ и незнакомец скрылся в окружавшем их тумане.
Увидав что собеседник скрылся, черт три раза перевернулся в воздухе и завопил радостно–прерадостно, но, заметив полицейского, сразу же принял вид вполне лояльного и благонамеренного гражданина.
— Телеграммку-с, необходимо телеграммку с докладом, — и черт, схватив бумагу, набросал на ней ногтем:
«Его сатанинскому величеству.
Открыл контору по покупке эмигрантских душ. Дело идет превосходно. За один день приобрел 1205 штук по цене 20 тыс. за штуку. Израсходовано 24.100.000. Пришлите еще денег. Завтра продолжаю.
Черт № 2376».
Написав телеграмму, черт побежал и отпустил ее в тру- бу, а сам, рассевшись с важным видом в кресле, закурил сигару. Очевидно, с непривычки курить — не думаю, чтобы сигара плохая — черт расчихался и, бросив сигару на пол, принялся перелистывать купчие на эмигрантские души. Пересчитав их раз и еще раз, черт радостно потер руки.
— Вот это — дельце, вот ком–би–на–ци-я! Ух, насилу выговорил! Ну и слова у этих людей! В премьеры, не иначе…
Вдруг труба с треском обвалилась.
— Ага! ответ.
Среди обломков действительно лежало что–то вроде раскаленной чугунной плиты с огромными огненными буква
ми, от которой на версту пахло адом. Черт подскочил к ней, понюхал и начал читать.
— «Идиот!» Гм, «идиот» — странное обращение, — пробормотал он.
«Вместо того, чтобы тратить 24.100.000, проще было бы купить газету за 6 мар. и посмотреть курс биржи.
Сатана».
Черт в волнении схватил газету и, достав словарь, начал вертеть ее со всех сторон.
— Гм… н-ничего не понимаю, — и несчастный оторвал почти половину своего хвоста.
— Да, вот здесь, кажется… да, да… курс иностранной валюты. 1 фунт стерлингов — 1750 — не то… 100 крон — 10.0 — не то, 1.000 польских марок — не то, а вот, вот — 1.0 эмигрантских душ… Что? тире! не котируются! У-уу…
Бедный черт жалобно застонал, вырвал последние остатки хвоста и… провалился.
Так–таки и провалился. Провалился, даже не захватив с собой 1205 контрактов, подписанных по всем правилам дьявольского ритуала. Лишь маленькая струйка синего дыма на кресле досадно оттеняла то место, где за минуту перед этим сидел владелец и собственник предприятия, на вывеске которого аршинными буквами было написано: «Бюро по коммерческим сделкам и эмигрантскими душам».
Плохо, очень плохо пришлось черту на докладе у его сатанинского величества. Но не в лучшем положении очутились и продавшие свои души эмигранты. Сатана даром денег не платить. Все полученные ими тысячи превратились в не что иное, как в клочки старой газетной бумаги. Да и газета — то была не то «Ленинградская Правда», не то «Красная» — большевистская, другими словами.
А. Аверченко
ВЫХОДЕЦ С ТОГО СВЕТА
В этот прекрасный сочельник не так много и выпили: на троих — Подходцева, Клинкова и меня — пришлось восемь бутылок бордо, конечно, не считая коньяка, потому что зачем же его считать?
Мы только немного больше, чем нужно, раскраснелись и совсем капельку расшумелись: Подходцев напялил на голову пуншевую миску и потребовал, чтобы мы воздали ему королевские почести.
Что будешь делать — воздали.
Дом, в котором нас терпели, был большой, старый, заброшенный… Кривая старуха, которая однажды легкомысленно предоставила нам верхний этаж — на весь недолгий остаток своей жизни сохранила на исковерканном временем лице — выражение тупой паники и ужаса.