Но Ефремовъ не соскочилъ: въ его умѣ блеснула вдругъ, можно сказать, геніальная мысль, — спасти и свой поѣздъ, и тѣ вагоны, столь безумно мчавшіеся къ своей же погибели. Не теряя ни одной секунды, рискуя собственною жизнью, съ непостижимымъ присутствіемъ духа занялъ онъ постъ, покинутый машинистомъ. Съ замѣчательнымъ хладнокровіемъ, Ефремовъ въ одно мгновеніе затормозилъ паровозъ и далъ контръ-паръ, а такъ-какъ это было на подъемѣ и поѣздъ шелъ довольно тихо, то ему не трудно было дать задній ходъ поѣзду. И въ самое короткое время, когда вагоны уже очутились отъ поѣзда на разстояніи нѣсколькихъ саженей, Ефремовъ успѣлъ придать своему поѣзду ту же бѣшеную скорость, съ которою неслись эти вагоны.
Какъ молнія пролетѣли мимо одной станціи эти поѣзда, одинъ уходящій, другой настигающій. Впослѣдствіи служащіе па этой станціи разсказывали, что это было нѣчто дотолѣ невиданное, что мимо станціи пролетѣло что-то, какъ вихрь. Когда же Ефремовъ замѣтилъ, что онъ ѣдетъ съ такою же быстротою, какъ и вагоны, то сталъ незамѣтно уменьшать ходъ своего поѣзда; такъ-что, когда вагоны настигли его, то произошелъ самый незначительный толчокъ, и когда эти два поѣзда слились въ одинъ, Ефремовъ мало-помалу совсѣмъ остановился.
Итакъ, онъ торжествовалъ: онъ спасъ два поѣзда, хотя при этомъ самъ рисковалъ страшно. Уходя такимъ образомъ отъ настигающей опасности, онъ могъ наскочить на другой поѣздъ, сзади его идущій, и тогда бы произошло — страшно подумать — столкновеніе трехъ поѣздовъ. Но ничего подобнаго не случилось; сама судьба ему благопріятствовала, и съ тѣхъ поръ онъ сталъ героемъ дня.
Но всей линіи только и было разговора, что объ этомъ небываломъ въ желѣзнодорожныхъ лѣтописяхъ событіи, и всѣ эти разговоры носили на себѣ самые различные оттѣнки: тутъ было и злорадство, и одобреніе, и похвала, и зависть — но болѣе всего зависть. И въ самомъ дѣлѣ, здѣсь были и образованные, и опытные машинисты, а между тѣмъ подобный подвигъ пришлось совершить безграмотному, бывшему помощнику Ефремкѣ.
Вскорѣ послѣ этого открылась вакансія па мѣсто машиниста. Были такіе помощники, которые и по своему образованію, и по времени службы, и даже по протекціи, имѣли болѣе правъ и шансовъ на полученіе этого мѣста, чѣмъ Ефремовъ; однако Бурманъ разсудилъ, что онъ скорѣе можетъ поживиться съ Ефремова, чѣмъ съ кого-либо другого, такъ-какъ онъ отлично зналъ, что у Ефремова водятся деньжонки, и что ему легко будетъ обойти другихъ помощниковъ и представить Ефремова, въ виду его недавней заслуги. И вотъ, улучивъ удобную минуту, Карлъ Ѳедоровичъ подошелъ однажды къ Ефремову, когда тотъ былъ занятъ чисткою своего паровоза, и сказалъ:
— Ну, што, какъ у васъ, все карашо?..
— Ничего, все хорошо, Карлъ Ѳедоровичъ, — отвѣчалъ Ефремовъ.
— Ну, а што ви смотрѣйтъ на эта парафозъ? — спросилъ Бурманъ, и указалъ на стоявшій тутъ же рядомъ паровозъ, только-что вышедшій изъ ремонта, заново отдѣланный и ожидавшій своего повелителя.
— Да ничего, паровозъ очень красивый.
— А ви посмотрѣйтъ на эта краска. Правта, што краска очень карошъ?
— Какъ же, краска очень хорошая, — отвѣчалъ Ефремовъ.
— А какъ ви полагайтъ, дорога эта краска? — продолжалъ допытываться Бурманъ.
— Не могу знать, — нѣсколько недоумѣвая, отвѣчалъ Ефремовъ.
— О! ви не думайтъ, што эта краска дорогой. Эта краска ошенъ, ошенъ карошъ, а только совсѣмъ не дорогой; она только сто руплей стойтъ.
Сказавъ это, онъ ушелъ, оставивъ Ефремова въ сильномъ смущеніи.
Ефремовъ уже довольно наторѣлъ на службѣ; онъ зналъ отчасти тѣ интриги, которыя практиковались въ желѣзнодорожномъ быту, и потому сразу понялъ смыслъ намека.
Хотя ему жаль было разстаться съ накопленными долгимъ и упорнымъ трудомъ деньгами, но, какъ человѣкъ неглупый, онъ хорошо понялъ, что инымъ путемъ ему никогда не добиться машиниста, и что эти деньги впослѣдствіи возвратятся ему сторицею. Итакъ, долго не думая, въ тотъ же вечеръ онъ отдалъ конторщику сто двадцать пять рублей, почти весь свой сбереженный капиталъ, для передачи по принадлежности; изъ этихъ денегъ двадцать пять рублей поступили собственно въ пользу конторщика, за его хлопоты и посредничество. Черезъ недѣлю послѣ этого, Ефремовъ былъ уже машинистомъ.