Эта смена парадигмы исторических представлений встретила энергичный отпор со стороны историков (преимущественно западногерманских, в основном либеральной или консервативной политической ориентации), которые стремились реабилитировать репутацию упраздненного государства. Они подчеркивали его положительные достижения - неподкупную государственную службу, толерантное отношение к религиозным меньшинствам, свод законов (от 1794 года), которым восхищались и которому подражали во всех немецких землях, уровень грамотности (в XIX веке), которому не было равных в Европе, и образцовую эффективность бюрократии. Они обратили внимание на бурный рост прусского просвещения. Они отмечали способность прусского государства трансформироваться и восстанавливаться в кризисные времена. В противовес политическому раболепию, подчеркиваемому парадигмой особого пути, они подчеркивали примечательные эпизоды неповиновения, в первую очередь роль, которую сыграли прусские офицеры в заговоре с целью убийства Гитлера в июле 1944 года. Пруссия, которую они изображали, не была лишена недостатков, но она имела мало общего с расовым государством, созданным нацистами. 5
Вершиной этой работы исторической эвокации стала масштабная выставка "Пруссия", открывшаяся в Берлине в 1981 году и собравшая более полумиллиона посетителей. Комната за комнатой, заполненная предметами и таблицами с текстами, подготовленными международной командой ученых, позволяла зрителю проследить историю Пруссии через череду сцен и моментов. Здесь была военная атрибутика, родословные аристократов, изображения жизни при дворе и исторические картины сражений, а также комнаты, организованные вокруг тем "толерантность", "эмансипация" и "революция". Целью выставки было не пролить ностальгический свет на прошлое (хотя для многих левых критиков она, конечно, была слишком позитивной), а чередовать свет и тень и тем самым "нарисовать баланс" прусской истории. Комментарии к выставке - как в официальных каталогах, так и в средствах массовой информации - были посвящены значению Пруссии для современных немцев. В основном обсуждались уроки, которые можно или нельзя извлечь из беспокойного пути Пруссии в современность. Говорилось о необходимости чтить "добродетели" - например, бескорыстное служение обществу и терпимость - и в то же время отмежевываться от менее аппетитных черт прусской традиции, таких как автократические привычки в политике или склонность к восхвалению военных достижений. 6.
Спустя более чем два десятилетия Пруссия остается идеей, способной поляризовать. Объединение Германии после 1989 года и перенос столицы из католического, "западного" Бонна в протестантский, "восточный" Берли породили опасения по поводу все еще незамутненной силы прусского прошлого. Пробудится ли дух "старой Пруссии", чтобы преследовать Германскую республику? Пруссия исчезла, но "Пруссия" появилась вновь как символический политический знак. Она стала лозунгом для элементов немецких правых, которые видят в "традициях" "старой Пруссии" благотворный противовес "дезориентации", "эрозии ценностей", "политической коррупции" и упадку коллективной идентичности в современной Германии. 7 Однако для многих немцев "Пруссия" остается синонимом всего отталкивающего в немецкой истории: милитаризма, завоеваний, высокомерия и нелиберальности. Споры о Пруссии имеют тенденцию оживать всякий раз, когда в игру вступают символические атрибуты упраздненного государства. Перезахоронение останков Фридриха Великого в его дворце Сан-Суси в августе 1991 года стало предметом бурных дискуссий, а по поводу плана реконструкции городского дворца Гогенцоллернов на Шлоссплац в центре Берлина разгорелись жаркие общественные споры. 8