Хотя в хозяйственных актах пятнадцатого века встречаются лишь отдельные упоминания о железопольских кузнецах, но век уверенно "шествовал путем своим железным". Об этом свидетельствует археологический материал и то, уже отображенное в исторических документах наследство, которое получило шестнадцатое столетие от пятнадцатого. Например, только в двенадцати дворцовых — езовых волостях Белозерья действовало около двухсот крестьянских горнов.
В 1567 году в Устюжне проживало свыше четырех тысяч пятисот человек: в посаде числилось 976 дворов, два монастыря со слободками, восемнадцать церквей; на Торговой площади в двух рядах размещалось 124 лавки. Здесь одних только кузнецов (не считая молотников, котельников, гвоздарей) было семьдесят семь (всего же металлообработкой занималось 163 человека). В 1571 году во время эпидемии чумы вымерла вся заижинская часть города. Поэтому в 1597 году население посада составило лишь две тысячи человек. И тем не менее тут: тридцать четыре кузнеца, шестьдесят шесть молотников, двенадцать угольников и т. д. Для сравнения скажем, что в Пскове тогда был всего один кузнец (проживало там еще несколько медников и замочников, один оловянишник и один гвоздочник), а в Казани — три (имелся еще один замочник, один ножевник и один котельник). Как правило, ремесленник сам и торговал своим товаром. В Устюжне в половине случаев два мастера владели одной лавкой. Разумеется, находились и такие, которым принадлежало две-три, а один держал на Торговой площади даже пять лавок.
Конечно, той эпохе свойственно и широкое совмещение профессий: гвоздарь в хозяйственных актах иной раз называется кузнецом, кузнец — судовщиком, плотник — сапожником и молотником.
Сородичи, да и все окружающие, относились к кузнецу с заметной почтительностью, даже и не будь он для своей деревни или посада выдающимся человеком. Изначальное уважение к ковалю определялось, пожалуй, не столько личными достоинствами, сколько самой его профессией. Хотя, с другой стороны, от мужика или парня, овладевшего ремеслом кузнеца, требовалась определенная линия поведения: он должен был быть самых положительных качеств. Устное народное творчество, а затем, наследуя его традиции, и литература почти всегда благоволят к кузнецу: в нем сила сочетается с добротой, ум с чувством справедливости, он обыкновенно верный помощник и надежный друг. Такой образ профессии создан в глубине тысячелетий славянским язычеством (идя дальше, можно начинать с язычества индоевропейского).
Первопричина престижности кузнечного ремесла в общении коваля с огнем. Стихия грозного и чистого огня — во гневе и ярости могущего сжечь, испепелить — покровительствует ему, оказывает знаки привязанности и приятельства. Они сотрудничают, соучаствуют в общем труде, что для язычника являлось признаком "божественности" профессии.
Огню наши мужественные предки поклонялись истово: пламя домашнего очага сулило пищу насущную, тепло и защиту во мраке ночи; солнечный огонь обещал весну, урожай и семейное счастье (он так разжигал кровь в жилах, что сверкали угольки глаз и тело охватывала любовная лихорадка). Огонь — и в индоевропейском языческом пантеоне, и в славянском — сын верховного божества — Неба. Вспомните "лемносского бога" греков — Гефеста (как известно, он — сын Зевса и Геры). Или древнеиндийского ведического "златозубого и златобородого" Агни (кстати, слово "агни" и русское "огонь" имеют корневую родственную связь). У славян божество солнца и огня — Дажьбог (отец его Сварог, поэтому Дажьбога называют еще Сварожичем). Старославянское "дажь" — прилагательное от "даг" — день, свет (родственное санскритскому dah — жечь). В Ипатьевской летописи сказано о язычниках: "… и огневи молятся, зовут его Сварожичем".
Огненная стихия в деснице божества — это как бы его рабочий инструмент. Все — и Гефест, и Агни, и Дажьбог — имеют общее занятие, они — кузнецы. Народный эпос грозу изображает их кузнечным трудом. Когда же повелители ослепительной стихии не стучат по небесной наковальне, они помогают обычным земным кузнецам в их нелегком ремесле.
Наши предки полагали, что черная сила пуще всего боится огня, который пожирает все нечистое. Поэтому и бытовало мнение, что человеку худого поведения, то есть по языческим воззрениям знающемуся с нечистым, лучше к кузнечному горну и близко не подходить. Поэтому-то всякий решивший стать кузнецом и должен был быть самых положительных качеств. Добропорядочность являлась как бы профессиональной чертой коваля. Согрешивший коваль старался в этот день в кузню не заглядывать, а на следующий переступал ее порог с опаской.
Естественно, кузнец стремился быть в поведении безупречным. А высокие нравственные достоинства обеспечивали ему уважение у окружающих. И, конечно, с веками в представлениях народа сложился определенный образ кузнеца. Языческое почтение к ковалю потом незаметно перекочевало в христианскую этику. А древнерусские художники сочли возможным писать кузнеца на иконах. Например, на одной из новгородских икон шестнадцатого века изображен кузнец, который держит клещами на наковальне поковку и молотком указывает места ударов.
Англичанин Д. Флетчер, посетивший Россию в шестнадцатом столетии, писал, что здешнее железо, дескать, несколько ломко, но его весьма много добывают в Карелии, Каргополе и Устюге Железном. "Других руд нет в России", — запальчиво заключал он. Очевидно, последнее утверждение ошибочно. А вот указание на основные железнорудные месторождения Московии справедливо. И первым среди них, несомненно, было Железное Поле с Устюжной и прилегающей к ней Уломой. Если читатель вспомнит, что Урал-батюшка тогда находился вне пределов Русского государства, то он сразу поймет и все промысловое значение нашего края, его роль в поставке железного товара.
В шестнадцатой веке Железное Поле становится общепризнанным центром русского металлического производства и оружейного дела.
Следующий век начался недородами (1601–1603 гг.), голодом и налетом на занедужившую и ослабевшую землю почуявших добычу стервятников — польско-шведской интервенцией (1604–1619 гг). С развертыванием военных действий на территории средней и западной России в район Молого-Шекснинской низменности потянулись беженцы. С котомками за спиной, грудными ребятами на руках, с оравой малолетних пешеходов обоего пола, путающихся под ногами. На что они надеялись и куда шли? Надеялись они на собственное каменное терпение, на сердобольную душу и на то, что Бог, может быть, приберет их по дороге: даже смерть была для них любезнее насилия. А шли они к своим, то есть к тем далеким и незнакомым людям, которые признают в них родственных себе существ, пустят под свой кров и дадут им, мал-мала-меньшим странникам, каждому глазастому сопливому огольцу по сладкой репке. И находили своих. Ни одна семья беженцев не осталась без крова.
Но вскоре и к Железному Полю подкралась беда. Захватчики решили, что и на Севере есть чем поживиться. Отряды "воровских людишек" подвергли опустошительному разорению Белозерск. Город даже спустя шестьдесят лет после нашествия интервентов оставался полупустым. Рыскали крестоносные конники и в "лесах Череповеси", они неоднократно грабили и жгли Воскресенский монастырь, торговое село Федосьево и деревни в округе. Лишь Устюжна да Кирилло-Белозерский монастырь оказались тогда в числе немногих городов и крепостей, устоявших под натиском врага [3]. Да и Устюжне победа далась тяжело. В 1619 году на посаде было сорок три двора: кто в сражении пал, кто от нищеты бежал неведомо куда. Однако к 1649 году двужильный город почти выправился и уже насчитывал 332 двора. Ясно, что пополнился он ремесленниками из местных деревень, которые никогда не скудели превосходными мастерами.
В трудную для себя пору Железное Поле не забывало: здесь куется щит державы. С 1614 по 1623 годы им поставлено в Москву по казенным заказам 2700 штук пищалей (кремневых ружей). С 1629 года тут стали лить пушки "волоконейки" и ядра. За 1629–1634 годы изготовлено для казны более миллиона пушечных ядер, общим весом семьдесят шесть тысяч пудов и три тысячи пудов дроби, а уже в 1683 году (за один год) поставлено ядер 300 500 штук — 26 312 пудов.
3
Замечательный памятник военной, технической и научной мысли — первый воинский устав на Руси ("Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки…") составлен в 1607 году (дополнен в 1621-м) дьяком Посольского приказа, уроженцем Устюжны Железопольской Онисимом Михайловым. Устав включал в себя 663 статьи об организации и вооружении артиллерии, пехоты, кавалерии, а также данные о действии войск на марше (в походе), в полевой войне, при осаде и обороне крепостей, расположении в укрепленном лагере и т. д. В XVII веке использовался в качестве руководства по боевой подготовке русских войск и их действиям в бою.