План состоял в том, чтобы найти брата Эйлы, Сторми. Это был ужасный план, поскольку предполагалось проникнуть в самое опасное и тщательно охраняемое место во всём Варне: дворец Безумной Королевы. В лучшем случае Эйла и Бенджи каким-то чудом доберутся до Сторми и расскажут ему всё, что им известно о скире Киноке и о том, почему они рискнули всем, чтобы проникнуть во дворец правителя Эзода той ночью. В ту ночь, когда Эйла стояла над кроватью леди Крайер с ножом в руке, ей не удалось сделать то, о чём она мечтала несколько лет. Она сбежала с Бенджи и пережила ту ночь только потому, что они знали коварные морские утёсы лучше, чем гвардейцы правителя.
Кинок был Хранителем, членом элитной гильдии автомов, посвятивших свою жизнь защите Железного Сердца. Автомам не нужно питаться, как людям – их тела зависят от сердечника, красного драгоценного камня, наделённого алхимической силой. Железное Сердце – рудник, где добывали сердечник. Поскольку это единственный источник силы автомов и, следовательно, их величайшая слабость, его точное местоположение – где-то в обширном, протяжённостью в тысячу лиг хребте гор Адерос – было известно только Хранителям. Только один Хранитель покинул свой пост – Кинок. В те последние недели во дворце Эйла стремилась украсть особый компас, который был у Кинока. Она была уверена, что его стрелка указывает на Железное Сердце. Вот зачем они с Бенджи и остальными инсценировали нападение на дворец правителя: чтобы вломиться в кабинет Кинока и украсть сейф с ценностями. Но оказалось, что в сейфе лежит только листок бумаги с тремя словами: Лео. Сиена. Турмалин.
Нужно рассказать Сторми обо всём этом и даже о большем: об отчаянных поисках Киноком Турмалина, потенциального нового источника жизни для автомов; о Паслёне, таинственной чёрной пыли, которую он давал своим последователям вместо сердечника, хотя, казалось, она только разрушает их тела и сводит с ума.
В лучшем случае Сторми передаст информацию королеве Джунн и… дальше Эйла не знала. Королева свергнет Кинока? А ещё Сторми, наконец, даст Эйле ответ на вопрос, который повторялся с каждым ударом её сердца с тех пор, как они впервые встретились на те несколько драгоценных дней: "Почему ты бросил меня после налёта на нашу деревню? Почему ты позволил мне думать, что ты погиб вместе с родителями? Я думала, ты погиб, я оплакивала тебя, я никогда не переставала оплакивать тебя, как ты мог бросить меня?" Сторми даст ей совершенно разумный ответ – и всё встанет на свои места. Она простит его, они обнимутся как брат и сестра, а потом Эйла и Бенджи проживут остаток своих дней в роскоши королевского двора. Наилучший сценарий.
В худшем случае они погибнут кровавой смертью ещё до того, как попадут за городские стены, и унесут секреты Кинока с собой в могилу. В худшем случае Эйла никогда больше не увидит Сторми, а тот никогда не узнает, что она умерла так близко от него, что её тело покоится на дне гавани прямо за его дверью. Он сядет на корабль, проплывёт над её могилой и никогда ничего не узнает. В худшем случае королева не узнает о Паслёне, пока не станет слишком поздно.
Конечно, кое-кто ещё мог рассказать королеве и кому угодно о планах Кинока, и у Эйлы не получалось забыть об этом. Эта мысль не выходила у неё из головы, требуя подтверждения: "Ей всё известно. Она по-прежнему способна что-то сделать".
Крайер знает. И тут Эйлу осеняло, как это происходило снова и снова со вчерашнего утра, когда она впервые услышала шепотки, ходившие в доках, на рынке за "Чёрной чайкой", куда бы она ни пошла, – как это происходило снова и снова, будто серия ударов под дых, каждый из которых был болезненным и ужасным, от чего у неё перехватывало дыхание...
Дату свадьбы между скиром Киноком и дочерью правителя Рабу перенесли. "По неизвестным причинам," – шептались люди.
– Я слышал что-то о попытке государственного переворота, – шептал кто-то, а потом кто-то другой отвечал:
– Нет, нет, я слышал, что это неправда. Я слышал, что какой-то слуга сошёл с ума и чуть не сжёг весь дворец.
– Нет, нет, это тоже неправда. Неужели ты веришь всему, что слышишь?
Сегодня Крайер выходит замуж.
Сегодня.
Церемония, вероятно, уже началась. Не так чтобы это занимало мысли Эйлы; не так чтобы её это сильно волновало. Не так чтобы она вспоминала, как Крайер обычно смотрит на Кинока, в лучшем случае настороженно, а в худшем – со страхом. Или о том, как Крайер придвигалась ближе к ней, Эйле, всякий раз, когда Кинок входил в комнату.
Эйла низко опустила голову, отставая на добрых десять шагов от Бенджи, пока они шли по узкой, похожей на прожилку дорожке, которая вливалась в более широкую дорогу, соединяющую портовый городок с городскими воротами. Она думала о Сторми и королеве и ни о чём другом. Она променяла одну цель на другую. Выполнение одной задачи провалилось. (Неужели в последний раз она видела Крайер меньше двух недель назад? И их взгляды встретились на одно испуганное мгновение, а потом Эйла выронила нож и убежала?) Неважно. У неё теперь новая задача. Надо остановить Кинока, помешать ему стать ещё более могущественным и усилить свою власть в Рабу. Чего бы это ни стоило.
Для этого надо найти Сторми, и сегодня ночью ей выдастся хорошая возможность. В Варне отмечали День Великого Мастера – ежегодный праздник в честь Томаса Рена и других мастеров прошлого, создателей автомов. Весь Тален погрузился в хаос, суматоху подготовки. Городские ворота открыли для широких потоков путешественников, торговцев и завсегдатаев праздников со всех уголков Варна. Эйле и Бенджи даже не нужно было пробираться внутрь. Когда солнце уже садилось, а толпа становилась всё гуще, они просто прошли через ворота вместе со всеми остальными.
Вереницы фонарей раскачивались вдоль улиц Талена, образуя светящуюся дорожку в темноте, ведущую от ворот к месту проведения праздника в центре города. Эйлу и Бенджи увлекла толпа гуляк, море зелёных и белых лент, роз и масок, некоторые из которых имели форму длинных белых клювов. Повсюду развевались зелёные перья: ими заплетали длинные волосы и причёски, украшали сияющие, переливающиеся накидки. Эйле казалось, что она попала в королевский зверинец, город великолепных птиц. Она продолжала видеть в толпе автомов, неестественно красивых, с блестящими волосами, спадающими на спину или закрученными в венец, и каждый раз её сердце останавливалось, и только потом она поняла, что здесь это нормально – людям и пиявкам отмечать вместе праздник, праздновать друг с другом. Люди присутствовали на празднике не как слуги, а как гости – не равные, они таковыми никогда не будут, без ощущения полной безопасности, но здесь они были ближе к этому, чем где-либо в Рабу, несмотря на все заявления правителя о Традиционализме и уважении. Эйла не могла с этим смириться, не могла свыкнуться с этими мыслями. Она не понимала, шокировало ли её, что автомы общаются с людьми, или что люди просто... им это позволяют.
"Разве вам не известно, что они с нами делают? – хотелось ей крикнуть им. – Разве вам не известно, на что они способны? Разве вам не известно, что они только и ждут повода, чтобы уничтожить нас? Разве вам не известно, что некоторым из них не нужно даже повода?"
Кожу покалывало. Она вспотела, даже несмотря на зимний холод. Это место было не зверинцем, а ямой со змеями.
Дворец королевы Джунн находился в самой северной точке города. Эйла услышала это раньше, чем увидела: рёв тысяч посетителей праздника, все эти людские реки, сходящиеся в одном месте; все смеются, поют и кричат; дикий ритмичный грохот чего-то, похожего на звуки сотен лютен, барабанов и рожков. По мере приближения ко дворцу здания, выстроившиеся по обе стороны улицы, начали редеть; зернохранилища, сапожные мастерские, каменоломни, магазинчики и складские помещения сменились особняками. Здания становились больше и наряднее. Вокруг стало больше автомов. Тем не менее улицы освещались фонарями, указывающими путь. Это не было запретной территорией, как в Янне, столицу Рабу, где люди умирали от голода прямо на улицах у всех на виду.