– Я знаю, что положение вашей бабушки в этой стране было трудным…
– Как вы проницательны, мистер Фенвик! – вспыхнула я. А он, человек, явно привыкший командовать, теперь растерялся, потому что не мог распоряжаться ситуацией.
– Моя бабушка, сэр, была опорочена. Законный муж бросил её, объявив любовницей, её сын оказался человеком без имени. Вот положение, в какое ваш курфюрст поставил людей, которыми должен был бы гордиться. Отец бабушки вынужден был защищать её доброе имя на дуэли и в результате умер калекой. Таково наше положение, и таким оно было в течение почти пятидесяти лет. Как он смеет теперь посылать за мной? И какова ваша роль в этом деле?
Он с явным усилием сдержался. Я заметила, как дёрнулся у него угол рта, как напряглись губы, прежде чем он ответил.
– Я полковник гвардии курфюрста, его доверенный посыльный. Это ответ на ваш последний вопрос. Он доверил мне переписку с вашей бабушкой. Ситуация такова, что он может доверять лишь немногим. Меня он выбрал, возможно, потому, что моя семья происходит из этой страны, и он считал, что тем самым облегчит моё задание. В вашем положении невозможно правильно понять требования долга, – он словно читал мне лекцию. – Курфюрст несёт долг перед династией, перед народом…
– Но не перед семьёй? – прервала я его. – Ваша речь очень поучительна, полковник Фенвик. Но он сделал в прошлом свой выбор. Почему же вдруг изменил его? Что меняет смерть курфюрстины? – сила гнева помогла мне справиться с дрожью рук. Я неожиданно поняла, что до боли сжимала ладони.
– Пока её высочество была жива, курфюрст не мог писать… – Фенвик полуобернулся. Мне показалось, что он искал слова, которые я поняла бы. – Интриги расцветают при любом дворе. Он… он выполнял клятву, данную у постели умирающего отца. Но теперь он свободен… и сильно болен. И врачи не обнадёживают. Однако его сила воли, я думаю, посрамит их предсказания. Он доживёт до встречи с вами. Положение таково, мисс Харрач: он не в состоянии дать вам наследие, на которое вы имеете полное право, но у него есть частное состояние, которое он может завещать по своему желанию. Хотя больше всего он хочет увидеть вас, потому что вы его внучка.
– Итак, вы предлагаете, сэр, чтобы я немедленно отправилась за море, чтобы увидеться с человеком, которого не знаю и о котором я невысокого мнения. Отправиться, чтобы унаследовать состояние. Сэр, благодарю вас за такую оценку моего характера. До сих пор я не относила алчность к своим грехам. Отличное предложение, сэр. Я нахожу его оскорбительным! – я встала. – Прошу меня простить, но я вынуждена уйти. Этот разговор кажется мне отвратительным. Давайте на этом закончим.
Он выпустил спинку кресла и сделал нетерпеливый жест.
– Мисс Харрач, кажется, я неудачно выразился. Наверное, я неподходящий посыльный. Но правда состоит в том, что я единственный, кому курфюрст может полностью доверять в этом деле. Заболев, он попал в зависимость от других, а верность при дворе – очень непрочное свойство. Могу вам сказать, что правитель теперь не связан обязательствами, которые в прошлом заставляли его поступать вопреки желанию. Теперь он свободен и нуждается… он стар и хочет мира.
Голос его буквально звенел, и я воздержалась от повторения своего ответа. Вспомнила листок бумаги, в который завёрнуто ожерелье. Надпись на нём – словно проникнутый болью голос.
– Но вы хотите, чтобы я предприняла с вами такое путешествие…
Он снова сделал нетерпеливый жест, отбросив мои возражения.
– Конечно, мы отправимся не одни. В Балтиморе вас ждут граф и графиня Црейбрюкен. Графиня ваша отдалённая родственница. А теперь, мисс Харрач, я должен задать вам вопрос… Какова была неизменная цель жизни вашей бабушки?
Я перевела дыхание.
– Но вы ведь не можете обещать, что она будет признана… открыто… с уважением…
Из внутреннего кармана своего облегающего верхового камзола он извлёк сложенный листок бумаги, вернее пергамент. Протянул мне, и такова была сила его взгляда, что я взяла листок и прочла то, что было написано сухим канцелярским почерком.
– Бабушка… но почему о ней говорится как о графине Священной Римской империи? Это…
– Это первый шаг к установлению её истинного места при дворе.
– Места законной жены курфюрста? – надеюсь, он расслышал сарказм в моём голосе. – К сожалению, это опоздало…
– Титул переходит к вам, поскольку вы её единственная наследница. Курфюрст подписал этот документ три месяца назад. Он не знал, что она больна, близка к смерти… Он надеялся… – Фенвик пожал плечами. – Время и судьба никогда не жаловали его.
Я сложила пергамент, вспомнив другой, тот, что в шкатулке. Один отбирает, другой даёт. Титул ничего не значил бы для Лидии Виллисис – честное имя гораздо больше. Но она просила меня об этом, просила очистить её имя. Есть ли у меня выбор? Тот человек стар, болен, некоторые даже могут подумать, что у меня перед ним долг. Его состояние – для меня оно ничего не значило. Но то, о чём говорил этот пергамент, другое дело.