— Насколько вы знакомы с ситуацией? — вопрос его прозвучал требовательно. Я испытала сильное негодование, и какая–то часть моего сознания удивилась полноте этого чувства. Может, как и Летти, я ощутила «предчувствие»? Размышляя над этим, я ответила на его вопрос уклончиво.
— Сэр, я должна попросить вас выразиться яснее, — я контролировала голос и надеялась, что внешне моё смущение не проявляется. — Что именно я должна знать?
Он нетерпеливо посмотрел на меня. Лицо его стало хмурым.
— Когда я упомянул Гессен, вы не удивились. Готов поручиться, что вы знаете и остальное, мисс Харрач.
Он назвался Прайор Фенвик. «П.Ф.», корреспондент бабушки, который подписывался только инициалами.
— Сэр! — я постаралась сохранить спокойствие, помня правило бабушки никогда не действовать по первому порыву. — Вы, наверное, и есть тот самый П.Ф., который написал последнее письмо из Аксельбурга десятого ноября?
Он кивнул.
— Но если это так, то что изменилось с того времени? Пожалуйста, садитесь, сэр, — я указала на кресло и с радостью сама опустилась на скамеечку и сложила руки на коленях, как школьница, чтобы не выдать лёгкой дрожи. Я видела, что взгляд у него очень внимательный. Неужели то, с чем всю жизнь боролась бабушка, приближалось и ко мне?
— В январе умерла курфюрстина Каролина, — мой посетитель не сел, он положил сильные руки на спинку кресла, внимательно смотря на меня, и мне трудно было выдерживать его взгляд. Ни разу раньше при встрече с мужчинами я не испытывала такой трудности. — Сам курфюрст болен. Его давним желанием было…
Я испытывала неловкость и потому прервала его.
— Исправить причинённое зло, мистер Фенвик? И как он собирается это сделать? Пришлёт ещё один официальный документ с печатью, в котором будет сказано, что у него здесь законная жена и законный сын? Он прислал вас сюда с таким документом, мистер Фенвик? — в голосе моём прорвался гнев.
— Он послал за вами, мисс Харрач, получив письмо вашей бабушки. Он стар и болен и хочет увидеть вас…
Он замолчал, как будто ожидал, что я тут же соглашусь. Но меня поразило упоминание о письме бабушки. Зачем она это сделала? Зачем унизила себя (так мне тогда показалось), написав человеку, так жестоко обошедшемуся с ней? Это не в её характере, я не могла в это поверить. Я молчала, и он продолжил.
— Я знаю, что положение вашей бабушки в этой стране было трудным…
— Как вы проницательны, мистер Фенвик! — вспыхнула я. А он, человек, явно привыкший командовать, теперь растерялся, потому что не мог распоряжаться ситуацией.
— Моя бабушка, сэр, была опорочена. Законный муж бросил её, объявив любовницей, её сын оказался человеком без имени. Вот положение, в какое ваш курфюрст поставил людей, которыми должен был бы гордиться. Отец бабушки вынужден был защищать её доброе имя на дуэли и в результате умер калекой. Таково наше положение, и таким оно было в течение почти пятидесяти лет. Как он смеет теперь посылать за мной? И какова ваша роль в этом деле?
Он с явным усилием сдержался. Я заметила, как дёрнулся у него угол рта, как напряглись губы, прежде чем он ответил.
— Я полковник гвардии курфюрста, его доверенный посыльный. Это ответ на ваш последний вопрос. Он доверил мне переписку с вашей бабушкой. Ситуация такова, что он может доверять лишь немногим. Меня он выбрал, возможно, потому, что моя семья происходит из этой страны, и он считал, что тем самым облегчит моё задание. В вашем положении невозможно правильно понять требования долга, — он словно читал мне лекцию. — Курфюрст несёт долг перед династией, перед народом…
— Но не перед семьёй? — прервала я его. — Ваша речь очень поучительна, полковник Фенвик. Но он сделал в прошлом свой выбор. Почему же вдруг изменил его? Что меняет смерть курфюрстины? — сила гнева помогла мне справиться с дрожью рук. Я неожиданно поняла, что до боли сжимала ладони.
— Пока её высочество была жива, курфюрст не мог писать… — Фенвик полуобернулся. Мне показалось, что он искал слова, которые я поняла бы. — Интриги расцветают при любом дворе. Он… он выполнял клятву, данную у постели умирающего отца. Но теперь он свободен… и сильно болен. И врачи не обнадёживают. Однако его сила воли, я думаю, посрамит их предсказания. Он доживёт до встречи с вами.
Положение таково, мисс Харрач: он не в состоянии дать вам наследие, на которое вы имеете полное право, но у него есть частное состояние, которое он может завещать по своему желанию. Хотя больше всего он хочет увидеть вас, потому что вы его внучка.
— Итак, вы предлагаете, сэр, чтобы я немедленно отправилась за море, чтобы увидеться с человеком, которого не знаю и о котором я невысокого мнения. Отправиться, чтобы унаследовать состояние. Сэр, благодарю вас за такую оценку моего характера. До сих пор я не относила алчность к своим грехам. Отличное предложение, сэр. Я нахожу его оскорбительным! — я встала. — Прошу меня простить, но я вынуждена уйти. Этот разговор кажется мне отвратительным. Давайте на этом закончим.
Он выпустил спинку кресла и сделал нетерпеливый жест.
— Мисс Харрач, кажется, я неудачно выразился. Наверное, я неподходящий посыльный. Но правда состоит в том, что я единственный, кому курфюрст может полностью доверять в этом деле. Заболев, он попал в зависимость от других, а верность при дворе — очень непрочное свойство. Могу вам сказать, что правитель теперь не связан обязательствами, которые в прошлом заставляли его поступать вопреки желанию. Теперь он свободен и нуждается… он стар и хочет мира.
Голос его буквально звенел, и я воздержалась от повторения своего ответа. Вспомнила листок бумаги, в который завёрнуто ожерелье. Надпись на нём — словно проникнутый болью голос.
— Но вы хотите, чтобы я предприняла с вами такое путешествие…
Он снова сделал нетерпеливый жест, отбросив мои возражения.
— Конечно, мы отправимся не одни. В Балтиморе вас ждут граф и графиня Црейбрюкен. Графиня ваша отдалённая родственница. А теперь, мисс Харрач, я должен задать вам вопрос… Какова была неизменная цель жизни вашей бабушки?
Я перевела дыхание.
— Но вы ведь не можете обещать, что она будет признана… открыто… с уважением…
Из внутреннего кармана своего облегающего верхового камзола он извлёк сложенный листок бумаги, вернее пергамент. Протянул мне, и такова была сила его взгляда, что я взяла листок и прочла то, что было написано сухим канцелярским почерком.
— Бабушка… но почему о ней говорится как о графине Священной Римской империи? Это…
— Это первый шаг к установлению её истинного места при дворе.
— Места законной жены курфюрста? — надеюсь, он расслышал сарказм в моём голосе. — К сожалению, это опоздало…
— Титул переходит к вам, поскольку вы её единственная наследница. Курфюрст подписал этот документ три месяца назад. Он не знал, что она больна, близка к смерти… Он надеялся… — Фенвик пожал плечами. — Время и судьба никогда не жаловали его.
Я сложила пергамент, вспомнив другой, тот, что в шкатулке. Один отбирает, другой даёт. Титул ничего не значил бы для Лидии Виллисис — честное имя гораздо больше. Но она просила меня об этом, просила очистить её имя. Есть ли у меня выбор? Тот человек стар, болен, некоторые даже могут подумать, что у меня перед ним долг. Его состояние — для меня оно ничего не значило. Но то, о чём говорил этот пергамент, другое дело.
Должно быть, мысли отразились на моём лице. А может, полковник считал, что женщина всегда может быть убеждена мужчиной. Потому что он резко сказал:
— Необходимо торопиться, графиня. Курфюрст не может ждать долго. В Балтиморе ждёт корабль. Он отплывает через пять дней…
— Сэр! Это невозможно!
— Мадам, — ответил он, — это не только возможно, мы обязаны это сделать. Я ведь вам сказал: курфюрст умирает. Такова правда!
Сила, с которой он говорил, выдавала его нетерпение. Неожиданно у меня захватило дыхание, как у человека, которого подхватила неодолимая сила. Вопрос целесообразности. Но пять дней… На мгновение я почувствовала себя беспомощной, словно потеряла контроль над своими делами. Полковник поклонился и направился к двери.