Пуатье взлетел в седло так легко, словно броня и вооружение были легче пушинки:
– Ваше величество, раз вы свободны, я должен мчаться спасать Антиохию. Мой город осаждает греческое войско.
Он не просил короля о помощи и даже не смотрел на него, но его молчание упрекало совестливого Фулька сильнее, чем громкие требования Триполи. Анжу засопел. Вступаться за Антиохию было бы самоубийственно. Рано или поздно Византия должна была предъявить свои права. Латинское королевство твердо намеревалось установить с Константинополем прочный мир, и нападение Иоанна Комнина на Антиохию – не причина пересматривать этот краеугольный камень стратегии Фулька. За полвека князья Антиохии надавали грекам таких обязательств, что юридические права василевса стали неоспоримыми, особенно когда тот появился с огромным воинством, стоящим тысячи легальных доводов, под самыми стенами Антиохии. Князь молод, силен и раз взялся за гуж, то пусть доказывает, что способен не только ласточкой в седло вспархивать.
Король нахлобучил шлем, словно пытался скрыться под железом брони от бесконечных претензий своих баронов, и сам поспешно забрался на Гефеста. Негоже королю взирать на собственных вассалов снизу вверх. Насупился, пробурчал:
– Князь, постарайтесь договориться с Иоанном миром, врагов нам хватает.
Раймонд усмехнулся, натягивая перчатки:
– Спасибо, ваше величество. Я всегда готов мчаться вам на помощь, чтобы услышать добрый совет.
Фульк покраснел, не выдержал, дал шпоры коню:
– Эх, будь что будет! Не покину вас, друзья мои! Вперед, святой отец, отвоюем франкские земли!
– За Монферран! – прохрипел Триполи.
– За Антиохию! – рубанул воздух Раймонд.
Но патриарх Иерусалима отчаянно затряс обеими дланями:
– Ваше величество! Увы! Нам придется немедленно мчаться обратно в Иерусалим! – Увидев, как скривился граф Триполийский, приуныл Анжу и скептически поднял брови Раймонд, верный пастырь промямлил: – То, что Монферран, лучшая наша крепость, попал в руки тюрок, и сарацины вклинились в наши владения, а вдобавок паршивые схизматики осадили наш важнейший северный оплот – это, конечно, все очень плохие новости, – патриарх выдержал скорбную паузу, убедился, что все взоры обратились на него с надеждой, воздел перст и торжествующе заключил утешительную сентенцию: – Но плохих новостей так много, что из-за каждой в отдельности горевать решительно некогда! – И охотно пояснил: – Во время вашего отсутствия египетские конницы Аскалона вышли на равнину Рамлы и разгромили гарнизон Лидды, а к тому же дамасские войска захватили незащищенный Наблус, сожгли и разорили город и перерезали всех, кто не успел укрыться в донжоне. – Помолчал и, не уверенный, что ошарашенные слушатели оценили всю серьезность произошедшего, сокрушенно помотав головой, пояснил: – Все это до добра не доведет, нет, чую я, не доведет.
Потрясенный Фульк уставился на патриарха. Господи, да что же это такое? Ни на кого, ни на мгновение невозможно оставить королевство? Почему он окружен только неистовыми головорезами, трусливыми умниками и кипучими идиотами? Похоже, что с бестолковым, зато рьяным Уильямом Малинским он потеряет Заморье вдвое быстрее, чем смог бы с помощью самого Занги! Но другого патриарха взять неоткуда, и других баронов у него тоже нет. Анжу взглянул с упреком на небеса, устало вытер потное лицо и призвал себя к спокойствию. Опора Заморья лишь в терпении и мудрости венценосца.
– Н-да… Этот египетский Аскалон – как распахнутая задняя калитка! Никогда не знаешь, куда бросаться в первую очередь… Ну что ж, друзья мои, в таком случае нам придется расстаться. Я поспешу разобраться с обнаглевшими Фатимидами, – с высоты седла король выглядел величественным и бравым рыцарем. – Удачи вам, князь. А вам, Триполи, желаю утешиться в объятиях молодой супруги.
Граф уставился на суверена испепеляющим взором. Фульк вспомнил, что, по слухам, в объятиях Годиэрны утешаются и многие другие, хотел поправиться, но вовремя сообразил, что непременно взбесит Сен-Жиля еще пуще, и только махнул на прощанье поросшей рыжим волосом рукой.
Триполи, Куртене и Пуатье развернули коней и двинулись каждый к своему ополчению. Пробираясь к началу колонны, Анжу изумленно оглядывался на нового свояка:
– Однако вот он каков, этот князь Антиохийский… А Констанция-то его, пичужка такая, и совсем еще юная…