- Иди туда, ищи по запаху, там еще тепло, - снова указал свободной рукой настоятель камней и тумана.
- Падре, благослови помочь тебе, - само собой вырвалось желание.
Отец Августин вдруг замер, оцепенел.
- Жалко так расставаться со святым образом, - нашел я чем оправдаться. – Его долго нес. А он мне дорогу прокладывал.
- Благословляю, идем.
Отец Августин благословил меня и, на удивление, легко поднялся, сделавшись камнем повыше. Едва не кинулся ему в поводыри, но успел одуматься. И вправду настоятель двинулся уверенно, зная здесь на ощупь стопы все камни, камешки, выемки и корешки. Мы поднялись немного выше и оказались на перевале – и вдруг снизу, с другой стороны, на меня накатил просторный, от уха до уха, шум. Парадный марш когорт по гари и песку Ипподрома, бег колесниц и рукоплескания трибун – вот какое торжество напомнил мне этот шум, поднявшийся на скат чащобы вместе с терпким, водянистым холодом. Ночью слышал протяжный шумок-шелест, полагая, то ветер полощет ветви деревьев в хлябях небесных. Но ошибался.
- Что это? – угораздило оказаться на миг недогадливым.
- Тибр, - дребезжаще отвечал отец Августин и указал сначала налево, а потом направо. – Там великий, а там еще безвестный.
Вот что вообразил внезапно: некогда молодой Тибр нес потоком в Рим этот марш легионов, что еще слышен здесь эхом, топот коней и рукоплескания цирка, наполнял силой Великий Город, вышел в нем из берегов и затопил всю землю до окоёмов. А ныне постарел, охладел, и сил хватает уже всего на сотню миль пути. Ныне он вливается в Рим тишиной и унынием занесенных илом и тиной веков. Уж не стал ли Тибр выше Рима притоком Леты? Здесь же, близко к горным истокам, еще бурлила в нем память о славной молодости.
В парении мыслей я оступился, и отец Августин прострекотал цикадой:
- Не упади.
И сам так живо устремился вниз, к потоку, словно двигался, уже не касаясь неровностей грешной земли и папоротников, только туман завертывался за ним овечьими кудряшками. А я едва не поломал себе ребра на камнях, спеша за слепцом-настоятелем и наверняка полагая, что он так же стремглав перейдет и на другой берег. Если уж твердые камни и корни расступаются перед ним, то что стоит расступиться жидкому Тибру!
Но у самых вод отец Августин завернул выше по течению – и я увидал цель его пути: маленький грот с желобом, по коему в Тибр сбегал живительный приток-родничок. Над гротом уже был устроен из камней нехитрый портал-киот для иконы. Отсюда в Рим текла освященная вода. Верно, отец Августин чаял вернуть Вечному Городу былое величие, новый свет миру, поддержать апостола Петра освящением самого Тибра, сего источника жизни империи. И хотя отец Августин благословил меня помочь ему, но всё ныне хотел сделать сам. Поднялся он у желоба на округлый камень, потянулся с иконой к порталу, творя молитву.
- Отец… - обратился я к нему сзади, видя, как он опасно потянулся дугой на скользком валуне, наверно, скатившемся с горы во время землетрясения.
А имя его произнес, когда отца Августина уже не стало. Он быстро шел к своей цели, а исчез и вовсе в мгновение ока. Соскользнул с камня, соскользнул боком по желобу и канул в кипучий силами гор и туч поток. А поток вмиг унес его прочь по крутым перекатам, унес множеством падений и плесков вниз. Стремглав исчез отец Августин вместе с иконой Христа Пантократора.
В оцепенении слушал я звон тысяч колоколов.
Сквозь звон кричали мне бесы. Один: кидайся, ныряй, спасай старика! И то было бы верной гибелью обоих. Отца Августина и догнать-то уж было невмочь. Другой успешно шептал: оставайся здесь вместо него, дождись Порция, скажи, что ты новый настоятель. Пастух наивен, тотчас поверит, голодным не останешься. И оба сокрушались: хоть бы овечью накидку на зиму оставил.
Куда мне было теперь идти, Господи, с развалин Силоама? Истинно, истинно то был не звон колоколов в сердце моем, но пение царя-пророка, звон десяти струн его псалтири:
«Страх и трепет нашли на меня, и покрыла меня тьма, и сказал, кто даст мне крылья голубиные – и полечу и почию».
Господи, правда Твоя страшнее, чем в силах вообразить смертный на этой стороне реки.
Благодарю Тебя, Господи, за то, что надоумил не поддаться легиону греховных желаний и опасений. Водрузить святой образ на его законное место, верно, было моим делом. Отец Августин совершил дюжину лишних, уже не своих шагов – так подумалось мне в тот час. Уж кому суждено было кануть в Тибр, так то мне, а не ему. Какого молитвенника я бы тогда обрел, с какой легкостью моя душа пронеслась бы по родникузаупокойного канона сквозь силы и власти тьмы! Верно, столь же резво, что и тело – по перекатам бурной реки сквозь драконью щетину гор. Теперь же следовало разогреть судьбу поисками и обретением святого образа, дорога была ясной, хоть и падала в туман. А если Ты, Господи, благословишь, то и тело отца Августина подберу по пути, молитвой же не оставив его душу. Так полагал я, взбодрился и выдохнул из себя облако теплого пара еще не траченной жизни.