Штурман Краюхин подошёл к перископу, но перед тем как повернуть призму на ночное небо и снять с него звёздные показания, взял да и глянул на «авианосец». И увидел: обыкновенный супертанкер — тысяч на сто водоизмещением. Всё видно чётко и ясно — по причине очень близкого расстояния. Краюхин, однако, ничего не сказал — побоялся. Зафиксировал по звёздам точные координаты и — ни больше того.
Затем было маленькое учение. Экипаж репетировал потопление вражеского авианосца.
А каждый контакт нашей атомной подводной лодки с американским авианосцем — честь для нашего командира. Особенно, если авианосец ничего не знает, не ведает. Он жертва, мы нападающие и — побеждающие! А раз командир молодец, то и весь Флот вместе с ним — тоже отлично работает на благо Родины, а раз весь Флот, то и все Вооружённые Силы — тоже!.. А по таким крохам и собираются бравые рапорты для нашего Политбюро и для престарелого Генерального Секретаря…
Некоторое время спустя Лебедев, как обычно, просматривал соответствующую кальку: курсы, цифры, условные обозначения.
И вдруг: на кальке, вместо значка «авианосец», был нарисован особый огурец, обозначающий для посвящённых понятие «танкер».
— Ты чего мне здесь нарисовал! Какой танкер, если был авианосец! — истошно завопил Лебедев.
— Товарищ командир, — тихо сказал Краюхин. — Был ТАНКЕР — я сам видел.
— Да что ты там видел? Ты на звёзды смотрел! А я видел — АВИАНОСЕЦ! И акустики могут подтвердить: был авианосец!
— Товарищ командир!..
— Ничего и слышать не хочу! Кальку переделать! — сказавши это, Лебедев росчерком красного фломастера перечеркнул кальку и собственноручно написал роковое слово: «переделать».
— Я не буду переделывать, — твёрдо заявил Краюхин. Это тоже были роковые слова. Кто-то из них двоих после этого должен будет отправиться в тюрьму.
— А я тебе приказываю!
У Краюхина губы пересохли от волнения. Но он сказал:
— Я отказываюсь выполнять ваш приказ!
— Тогда я отстраняю тебя от службы! Марш в свою каюту под арест! На берег сойдёшь в наручниках! Я тебя, падлу-суку, мать-перемать, отдам под трибунал, посажу за неподчинение!
И опять свидетелей было — хоть отбавляй, ибо эта сцена происходила на том же самом месте, что и прошлая история с журналом учёта событий.
И снова на сцену выходит особист, неведомо откуда узнавший об этом.
Вызов. Беседа.
— Это был одинокий ТАНКЕР. Не бывает авианосцев без охранения, — доказывал Краюхин особисту Швякову.
— Знаю, — вкрадчивым голоском промурлыкал кагэбэшник. — Кое-чему учился. Авианосец — его чуть ли не целая эскадра охраняет.
— Да оторвался от своих! — кричал Лебедев.
— Это не могло быть авианосцем ещё и вот почему, — спокойно продолжал объяснять Краюхин. — За час до этого разведка получила сообщение, что наш спутник обнаружил авианосец «Си Хиро» в ста милях от того места, где мы засекли танкер! Не мог американский авианосец пройти за час сто миль!
Это был совершенно убийственный довод. Со спутником не поспоришь. И именно поэтому Краюхин так упёрся: когда на берегу дойдёт до разбирательства, ведь точно же, что сопоставят данные от спутника с докладом Лебедева и его штурмана! Акустикам простят — всем известно, что у них наука не точная, что-то вроде искусства; там у них всякое можно услышать в зависимости от перемены окружающих условий. Бывали случаи, когда слышно за сто миль проходящий корабль так, как будто он плывёт совсем рядом, а бывает и так, что рядом ничего не слыхать. А вот со штурмана — спросят. И тогда он сошлётся на спутник. В принципе это мог быть трибунал как раз-таки для Лебедева, а не для непокорного штурманюги. Или — просто тихое и бесславное окончание службы.
— Да оторвался, говорю, от своих! Отбился!
— Не уходят авианосцы от своей охраны, — тихо и зловеще проговорил особист. — Это тебе не стадо баранов.
Все факты были против Лебедева. Мат-перемат кончился, надо было спасать собственную шкуру. И вот, оставшись наедине с Краюхиным, он повёл себя вдруг как-то по-новому:
— Ну, Валёк, ну чего ты, в самом-то деле? Да я ж тебя всегда выделял, отличал среди других… Ну мы же с тобой одно училище кончали… Ну давай, не будем раздувать…