Офицеры Костров и Куропаткин были членами «самого основного» экипажа и не уехали тогда со всеми в Обнинск лишь из-за нехватки людей здесь, в Петропавловске-на-Камчатке.
И погибли.
Теперь их тела были обнаружены в железном плену там, где их застигла смерть июньскою ночью 1983 года: окоченевший Костров, цепко закрепившись, стоял как живой, весь устремлённый вперёд, к какой-то цели, а Куропаткин, из последних сил привалившись к нему сзади, чтобы того не сбило напором воды, находился на полметра ниже и тоже — был весь как живой и как бы вдавлен в цель. Костров как будто всё ещё пытался закрыть вручную вентиляционное отверстие с помощью ключа-трещётки; давление воды всё ещё, казалось, не позволяло ему сделать это, а Куропаткин — словно бы всё ещё помогал Кострову в борьбе против общего врага.
В земной жизни Виктор Куропаткин был капитан-лейтенантом и командиром электротехнического дивизиона, Игорь Костров состоял в том же звании и командовал дивизионом живучести; оба были близкими друзьями, дружили семьями. Так и умерли вместе — на своём посту. И похоронили их потом — тоже вместе.
Из «самого основного» экипажа в отсеке погиб ещё и мичман Иннокентий Жальников — химик-дозиметрист.
Мичман Лещенко, а точнее — теперь одно только его бездыханное тело — тоже был на своём посту. Напомню: это тот самый, который вышел из затапливаемого четвёртого отсека в отсек третий, крикнул, что нас тут затапливает, и вернулся назад в Смерть, задраив за собою круглую дверь. А ведь он мог бы остаться в сухом отсеке и выжить вместе со всеми!
Обо всех не расскажешь, хотя, понятное дело: жизни остальных погибших ничуть не ниже по своей ценности. Вот как погибли энергетики; по косвенным данным можно предположить, что они самостоятельно осознали: подлодка легла на дно, а не победно всплыла на поверхность. Времени на размышления у них было невероятно мало, но они перед смертью успели понять и сделать то, что нужно: на девяносто девять с половиной процентов заглушили атомный реактор! А оставшуюся половинку процента — не успели!
О времени на размышления: позже было подсчитано, что отсек при таком-то объёме, при такой-то ширине трубы и при таком-то забортном давлении заполнился водою за три с половиною минуты.
Стали открывать «Микроклимат». Вход туда был через водонепроницаемую дверь. Дверь почему-то не поддавалась. Принесли автоген и разрезали металл. Оказывается, дверь была изнутри подпёрта специальным раздвижным упором — это, чтобы она могла выдержать давление воды и не проломиться.
Вошли внутрь.
Все четверо человек, которые на момент аварии оказались там, сидели на мягких сидениях, словно живые. Но только с масками на лице.
Запасами воздуха, которые когда-то были в этом помещении, они дышали целую неделю.
Потом, когда этот воздух кончился, они надели маски и продышали ещё четыре часа воздухом из баллончиков.
А когда у них кончился и этот воздух, они перестали дышать.
Не обошлось и без эксцессов.
В числе матросов, выносивших трупы, оказался и матрос из Эстонии — Яак Маартинсоо. Этот тип сообразил, что день отплытия был для моряков днём получки, которую люди, приняв, не успели потратить или занести домой (не у всех он ещё и был — дом-то этот!). А зарплаты у атомных подводников — бешеные. Предприимчивый эстонец на гибели «ДЕРЖАВЫ» поживился хорошо: обшарил карманы русских покойников и все денежки прибрал к рукам. Но потом, когда он стал делать огромный денежный перевод к себе на родину, его на этом деле зацапали, сказали ему, что он сволочь, и припёрли к стенке. Он во всём и сознался.
Счастья ему от награбленных было денег не перепало, но и несчастья тоже не случилось. Его ведь не отдали под суд, простили и оставили в покое.
Так же, как и мичмана Серова, которого просто прогнали со службы и матроса Гонталева, которого просто поругали. Напомню: это те самые, которые оказались в затопляемом четвёртом отсеке зажатыми в пространстве между потоком льющейся сверху воды и дверью, ведущею в ядерный отсек. По Закону они должны были умереть, но не покидать погибающего отсека. А они покинули и выжили.
Простили и двух паникёров из седьмого отсека — Остапенку и Кучковского. Этих тоже поругали-поругали да и предоставили собственной судьбе.
Офицеры из «самого основного экипажа» к этому времени уже давно вернулись из Обнинска. Увидев мёртвых товарищей по службе, они дружно решили: учредить специальную, свою собственную, пенсию для семей Куропаткина, Кострова и Жальникова. Мало ли — сегодня ты, а завтра я. Вот так же, быть может, придётся и кому-то из нас завтра погибнуть, и что тогда? Надеяться на государство?