— Клянусь Аллахом! Так ведь это ж значит, что ты — полковник!
— Так точно!
— Отлично, дорогой! Нам полковники очень нужны: молодая Азербайджанская республика в опасности! Сейчас же примешь полк и поедешь в Карабах защищать Родину! На фронт!..
— Какой полк? Я — бывший морской офицер! И теперь я на пенсии!
— То ты в России на пенсии, а у нас — не Россия, у нас тут — война. Отечество в опасности! Прямо сейчас же тебя и отправим.
Зурабов хотел было возразить, что армяне ему никогда в жизни ничего плохого не делали, что он всю жизнь общался с ними и ему не приходило в голову, что это его враги, что тут какой-то обман, но вдруг осознал: бесполезно.
— Да дайте же хоть родных повидать! Я ведь только-только приехал, столько лет не видел родные края!
Толстяк поднял на Зурабова тяжёлые ленивые глаза.
— Хорошо. Уговорил. Но только, чтоб завтра, в девять утра, был здесь с вещами. Иначе — трибунал!
Зурабов понял, что просить и спорить бесполезно и отправился домой готовиться. Но — не к отправлению на фронт, а к погружению. Завтра — это означало, что времени ещё около суток. За это время можно успеть исчезнуть из Азербайджана.
На другое утро в военкомате не дождались Зурабова и решили, что он, видимо, проспал или невсерьёз воспринял требование явиться для защиты отечества.
Что ж, проучим наглеца!
Снарядили отряд захвата, примчались к его дому на машине.
А его и нету.
Тю-тю.
Опытный подводник — он всегда подводник. Где нырнул и как — неизвестно; каким курсом и через какие препятствия протиснулся — тайна; но достоверно известно одно: вынырнул он в России, в южной её части, в маленьком городке, где теперь и торгует на одном из базаров вкусными шашлыками собственного приготовления, изображает всем своим видом «лицо кавказской национальности», ничуть не напоминая бывшего командира стратегической атомной подводной лодки (кому скажешь — никто не поверит; а он и не говорит!), и радуется, что обрёл наконец-таки уютную гавань. Там Рымницкий его и встретил однажды. Сколько было радости для обоих!
Были и другие встречи — смешные и грустные.
Одна из них произошла у Рымницкого в Москве, куда он приехал хлопотать насчёт хотя бы частичной для себя пенсии.
Старый друг, новая квартира.
Да ты проходи, не стесняйся… Садись… Вот так… Для начала — выпьем… Закусим…
Проблемы?.. Понимаю!..
Ну что ты!.. У меня тут такие связи!.. Я решу твой вопрос в пять минут!.. Сейчас такие дела решаются очень просто!.. Я тут и не такое проворачивал…
Смотришь, какая у меня обстановочка?… Да, брат, стараемся идти в ногу со временем, стараемся… Сейчас грех не взять того, что само ну так и плывёт в руки, ну так и плывёт… Да ты закусывай, закусывай — икры у меня полно…
Вовка Ненастьев, мужественный боец военно-морского идеологического фронта, выйдя на пенсию, остался верен этому своему призванию: подался в демократы и в антикоммунисты; закупил у какой-то адмиральской вдовы одним махом гигантскую библиотеку по истории Российского Флота; выступал везде, даже и по телевиденью и даже (и в прямом эфире) и рассказывал всем о том счастливом пути, по которому пойдёт нынче Россия к новым горизонтам под чутким руководством таких, как он; коллекционировал модели парусных кораблей и картины современных маринистов. Попутно он занимался какими-то видами коммерции, дружил с коммунистами и с жириновцами, с антисемитами и сионистами, очень любил инфляцию и в одной только Москве имел зачем-то, кроме этой квартиры, ещё четыре! Помимо того, он держал деньги в западных банках и собирался приобрести недвижимость где-то в Великобритании — на тот случай, если вдруг вся эта новая кормушка рухнет и придётся драпать. Именно так и именно этими словами он и говорил с наивною откровенностью другу своей курсантской юности — Игорю Степановичу Рымницкому.
— Ну а каталог, коллекция — как же они? — спросил Рымницкий.
— Коллекция и каталог? Всё — как и раньше! Как говорил товарищ Ленин: учёт и контроль!
И тут солидный и убелённый сединами Володька Ненастьев принялся демонстрировать гостю новейшую видеоаппаратуру и компьютерную технику, которые запечатлевали в цвете, звуках и таблицах и диаграммах прекрасные мгновения его жизни. Голые женские округлости и изгибы мелькали на экране так, что и уследить было невозможно, как там они изгибаются и разгибаются, как округляются и как закругляются…
— Об одном только жалею: не было у меня ещё негритяночки! А так хотелось бы чего-нибудь африканского!..
— Подхватишь СПИД — будет тебе африканское!
Уже сильно напившийся Ненастьев сделал отрицающий жест мотающимся указательным пальцем перед глазами своего гостя.