— Ну, расскажи нам, Харилаос, о мальчике! — попросила госпожа Иоанна.
— Мне нечего вам больше рассказать… — И он разложил газету, чтобы наконец прочитать ее спокойно, как все люди, желающие узнать, что творится в мире. Ведь голову этих людей не сверлит беспрестанно одна и та же мысль.
Лукия принялась насвистывать — нашла тоже время. Она опять поставила на плиту кофейник и чайник. Потом, взяв у отца газету, посмотрела, что идет в кино, и расшумелась, разыскивая коробку с сахаром.
— В вашем сумасшедшем доме ничего не найдешь…
Измини, оскорбленная ее поведением, крепко ухватилась за спинку стула, на котором сидел господин Харилаос, и строго спросила ее:
— А ты как думаешь? Жив Ангелос или нет?
— Неважно, что я думаю.
— Я хочу знать, — настаивала Измини.
— Не знаю, отстань от меня.
— Правда не знаешь или не желаешь думать о нем?
— И то и другое. Тебя это удивляет? — Лукия окинула всех насмешливым взглядом. — Как вы проводите время? Поверяете друг другу свои мысли о нем?.. Раз он вычеркнул нас из своей жизни, я его тоже вычеркнула… Да, я не хочу о нем думать, и мне дела нет…
— Хватит, — прервала ее Измини.
— Ну что ты сердишься, бедняжка, лучше скажи, что ты будешь пить — чай или кофе? Может, ты собираешься передать ему, что я говорила о нем?
— Раз я не вижусь с ним…
— Перестаньте лгать и притворяться! — закричала Лукия. — Все вы видитесь с ним и скрываете от меня. Я поняла это с первой минуты. Неужели вы боитесь, что я его выдам?
Господин Харилаос отложил газету в сторону и молча наблюдал за внезапным взрывом дочери.
— Но я сама разыщу его, — продолжала она. — Для этого я и приехала в Афины. На сей раз я найду его, где бы он ни скрывался. Он нужен мне…
— Это, Лукия, трудно и довольно опасно, — сказал господин Харилаос.
Лукия поправила волосы и презрительно улыбнулась.
— Что я предприму, вас не касается…
— Ты не имеешь права! — закричала Измини. — Он скрывается столько лет, он должен спастись… Твое упрямство может повредить ему, случится непоправимая беда…
— Тогда скажите мне, где он, — потребовала Лукия. — Ты, отец, знаешь.
— Нет, — тихо сказал господин Харилаос и взволнованно скомкал газету. — Это тайна не только моя… Нельзя, Лукия.
Лукия расхохоталась, а потом равнодушно проговорила:
— Ох, и глупы вы, тошно вас слушать…
— Мы оказались глупыми, потому что думаем о человеке… — Измини обвела всех испытующим взглядом и очень тихо добавила: —…которого любим.
Но никто не слушал ее. Лукия, утомленная, молча сидела в углу. Она как будто успокоилась, высказав все, что накипело у нее на душе. Рука у нее дрожала, и кофе пролился из чашки. Затем она встала и шмыгнула в комнату. Что ей нужно от Ангелоса? И почему она с таким раздражением говорит о нем? Господин Харилаос опять развернул газету, за ней не было видно его бледного лица. Пожалуй, самое трудное для человека — поверить в хорошее.
Измини насторожилась: каждый раз, когда разговор заходил об Ангелосе, она волновалась, как бы это не повредило ему. Столько лет оставался в силе молчаливый уговор: ради его блага никогда не произносить вслух его имени. Зачем он понадобился Лукии? Она не первый день здесь и до сих пор не спрашивала о нем, словно забыла, что кто-то еще жил прежде в этом доме. Ведь даже кровать, на которой она спит теперь, принадлежит Ангелосу. Мать настояла, чтобы кровать была всегда застлана, потихоньку от всех она даже меняла на ней простыни — они желтели от времени. Его книги были сложены у двери и прикрыты куском полотна, чтобы не пылились. На шкафу лежали рулоны его чертежей, перевязанные шпагатом. Его фотографий, конечно, не было в доме: Измини предусмотрительно уничтожила их. Еще одна предосторожность. Лишь те, кто любит Ангелоса, хранят в памяти его облик — больше никто.
— Ну, Харилаос, ты так и будешь отмалчиваться? — внезапно спросила госпожа Иоанна.
— Что сказать тебе?
— Неужели ему повредит, если ты поделишься со мной?
Господин Харилаос опять не ответил, и жена раздраженно отодвинула свою чашку. Измини просматривала газету. Госпожа Иоанна хотела непременно узнать все о сыне. Наконец судья заговорил, не глядя на нее.