Измини прислонилась головой к железным перилам.
Люди спят. Спокойные, приспособившиеся к жизни, они знают, что наступающий день они начнут и закончат, как вчерашний. А для Ангелоса этот новый день может неожиданно оборваться. Лучше не упоминать даже его имени: чем больше людей о нем помнит, тем плотнее сгущается вокруг него опасность.
Для Статиса утром завершается вчерашний день. Комната для него — это крыша над головой и постель, чтобы растянуться на ней. Как только он переступает порог, он отрешается от всего. Ему известно, о чем прочтут позже в газетах, и он спокоен. Но сегодня ему вспоминается многое. И, может быть, поэтому еще некоторое время не слышно стука его ботинок; обычно, войдя в комнату, он тут же полусонный сбрасывает их на пол.
Для соседей это сигнал — значит, наступил рассвет.
Андонису, который живет в соседней комнате, пора вставать. Его жена Вангелия расталкивает его, но он бурчит, что уже проснулся, и просит оставить его в покое.
— Но ты же говорил, что рано уйдешь…
— Когда у меня дела, я не жду, чтобы меня будили.
— Почему ты тогда не повернешься на другой бок? Давай поговорим.
— Мне надо кое-что обдумать. Оставь меня…
Андонису совсем не хочется разговаривать. Но в словах Вангелии звучит настойчивая просьба. Ну и пусть, стоит ли обращать на это внимание? Серый свет, расползшийся по стене, как пятна сырости, начинает розоветь, уже надо начинать новый день. Будет очень досадно, если к тому времени, когда совсем растает серая мгла и голоса во дворе сольются с гудками машин и уличным гулом, он не найдет ответа на волнующие его вопросы. Вангелия может подождать, ее глаза и завтра не перестанут блестеть, но она не в состоянии помочь ему: ведь он так и не знает, что следует предпринять, чтобы день не прошел даром. У него осталось на размышление всего несколько минут. Если бы у Вангелии было что-нибудь серьезное, тогда другое дело… Но новый день уже начался.
«И сегодня нет…» — с отчаянием думает Вангелия.
Повернувшись спиной к Вангелии, Андонис наблюдает, как все четче обозначаются предметы вокруг; его не покидает тайная надежда, что она тоже повернется на другой бок и даст ему хоть немного подумать.
— Андонис, повернись, поговорим. У меня серьезное…
— Сейчас не время. Нет ничего серьезней того, что обдумываю я.
— А если есть?
— Поговорим позже.
Глаза Вангелии тускнеют. Она сворачивается калачиком за спиной Андониса. Всем своим существом она ощущает приближение весны. Весь мир для нее сосредоточен сейчас в этих двух комнатах, в том, что у нее перед глазами. Во дворе тишина, там благоухают цветы Измини. Весна бесшумно пробирается сквозь щели в ставнях, ползет по подушке, углу шкафа, по бровям и опущенным векам Андониса. Вангелия, еле касаясь, гладит мужа по волосам, но он отмахивается от нее, как от назойливой мухи. Потом Вангелия приподнимается и, опершись подбородком о его плечо, шепчет:
— Я хочу тебе кое-что сказать…
— Ну так говори, только быстрей.
Но жена, передумав, молчит, и Андонис недовольно морщится.
— Ты будешь говорить? Я не могу терять понапрасну время.
— Ты чувствуешь запах цветов? — спрашивает Вангелия, потому что эти слова легче сходят с языка.
Андонис негодует: в эти решающие для него минуты Вангелия заводит разговор о какой-то чепухе.
А жена, лежа за его спиной, старается не дышать, как провинившийся ребенок, который боится наказания.
— Говори же наконец! — кричит Андонис.
— Когда ты успокоишься, — шепчет она.
— Тогда подождешь, когда у меня будет время.
Андонису хочется сжать лицо Вангелии в своих ладонях и, заглядывая глубоко в ее карие глаза, признаться ей откровенно, что в последнее время он мечется и изводится без всякого толку, что от всех своих «блестящих» дел он лишь устает и до сих пор не справился ни с одним из них, чтобы почувствовать хоть некоторое облегчение. Разве у кого-нибудь могут быть более серьезные и тягостные мысли? «Я бегаю целыми днями, из сил выбиваюсь, язык и ноги не знают отдыха, я кручусь, как волчок, и из тысячи дел ни одно не клеится. Нас могут выкинуть на улицу, меня засадить за решетку, подумать только, я попаду за долги в тюрьму, кровать, на которой мы спим, могут описать. Все возможно. Я не знаю даже, что уготовил нам сегодняшний день. А раз все возможно, то вдруг выпадет удачный денек. Поэтому я не говорю тебе ничего, зачем тебе знать все это? Твоя тревога сломит меня. Я и впредь буду разрываться на части, голова будет раскалываться, ноги пухнуть. Хорошо бы меня сбила какая-нибудь машина; я бы полежал несколько месяцев в гипсе, и у меня была бы по крайней мере возможность спокойно обдумать все. Сейчас я не успею. Мне нужно получить время в кредит. Солгав, я украду его у тебя и у других попытаюсь как-нибудь урвать. Так поступают все. Знаешь? Самый большой процент платишь за время, взятое в кредит. Нет ничего дороже его. Все это очень серьезно. Но никто этого не знает. Итак, производное времени — прибыль, хотя нет, это само время. Какую прибыль может принести время, раз оно сама жизнь? Мне не нужны капиталы, мне необходимо время, и я плачу за него любую цену».