- Кто тут князь?
- Ты, - еще ниже поклонился Курила. - И все же дозволь мне заскочить в Новогородок. А через ночь я в Волковыйске буду.
Далибор в упор посмотрел на Лукерью. Вспомнилась давнишняя встреча на дороге. Он выделил ее тогда в стайке девчат не за красивый венок на голове. Вернее, не только за венок. Спросил:
- Хочешь с ним ехать?
- Хочет, - поспешил ответить Курила Валун.
Сама Лукерья молчала, но глаза ее выдали: они так и лучились.
- Езжай, что с тобой поделаешь, - махнул рукой князь и обернулся к Сиверту, чтобы продолжить разговор.
Поехали. Над ними глухо шумел лес, по обе стороны тропы стояли как воплощение здоровья и покоя величавые дубы.
- Откуда у тебя на руке этот рубец? - осмелела Лукерья.
- Дикий кабан клыками задел, - сказал Курила Валун и со смехом добавил: - И сам же мне послужил. Я у него, у убитого, полосу из спины выкроил, наложил на рану и перевязал. Зажила. У меня все раны быстро заживают.
- И много их у тебя? - вздрогнула легонько Лукерья.
- Не считал.
Небесный свод там, где солнце упало за лес, еще цвел, переливался сочными красками, но мало-помалу земля и небо переходили уже во власть прохладных сумерек. Пугливо фыркал конь, косясь на тени, что залегали меж деревьев. Лукерья успокаивала его, поглаживая по шее. Курила Валун молчал.
- Это к тебе ходит княжеский дружинник Вель? - подал вдруг голос.
- Ко мне, - тихо призналась Лукерья и добавила:
- Ходил...
- А тебе не говорили, что он твоего брата Алехну вместе с другими братолюбами княжьим людям выдал, руки в их крови замарал?
- Я не знала, - всхлипнула девушка. - Ей-богу, не знала. Хотя чуяла что-то такое...
- Он вижевое у князя взял, - с презрением вздохнул Курила Валун.
Теперь молчание затянулось надолго. Нескольких коротких, но пудовой тяжести слов оказалось достаточно для того, чтобы Лукерья сжалась в комочек и подалась вперед, как бы винясь перед Курилой. Сам же Валун испытывал жесточайшую досаду, гнев на себя, на свой дурацкий язык. Зачем он вспомнил про Веля? Ревность заговорила? Но почему тогда не хватило ума, чтобы не вязаться к Лукерье, не ходить к березе, от которой кто-то уже брал сок? Сладенького захотелось? Скверно было на сердце, хоть за колено себя укуси.
Темнеющий лес взмахивал бесчисленными тысячами своих ветвей, о чем-то пел, что-то проклинал, над чем-то смеялся. Птичье дупло и медвежья берлога, истлевший выворотень, напоминавший человека, камыш на черных болотах, жирный барсук в сухой песчаной норе, ручеек, что блестящей серебряной ниткой прошивал траву, - все засыпало под эту лесную песнь.
Курила Валун, держа поводья в левой руке, на ладони правой нежно приподнял, словно прикинул на вес, Лукерьину грудь. Потом начал целовать ее шею, волосы, щекотно пахнущие спелой земляникой. Лукерья повернулась к нему лицом, и он в густой уже ночной тьме на какой-то миг увидел (или это только показалось?), как сыпанули у девушки из глаз мелкие золотистые искорки. Уста их встретились, слились. Так сливается нагретая солнцем волна с мягким озерным берегом. Лукерья всем своим напрягшимся телом подалась, прильнула к Куриле Валуну, и он почувствовал, как в нем яростно закипает кровь, как взлетает вдруг обретшее крылья сердце.
Конь сразу уловил, что хозяйская рука сначала ослабела, а потом и вовсе как бы куда-то исчезла. Такое уже бывало, раз или два, когда в поединке хозяин получал тяжелую рану и с глухим стоном выпускал поводья. Но сейчас все было иначе. Сейчас вместе с хозяином ехала женщина. Они о чем-то говорили, потом шептались, а потом вздрогнула и безвольно уронила поводья тяжелая и безжалостная в сече рука. Умное животное сделало еще несколько шагов и остановилось. Шумел лес. Из подступившей вплотную тьмы остро просвечивали яркие капли и капельки. Когда он в бытность свою маленьким и глупым сосунком, впервые увидев такое, заржал и прижался к теплому материнскому боку, для этого был повод: показалось, что в ночи зловеще блестят чьи-то (волчьи, что ли?) глаза. Но сейчас, повзрослев и набравшись мудрости, он поступил иначе - принялся спокойно щипать траву, потому что глупо бояться щепочек-гнилушек, которые были когда-то живым деревом, а потом дерево упало то ли от ветра, то ли от старческой немощи, истлело, рассыпалось в прах, и этот прах почему-то засветился.
Хозяин и женщина легко и согласованно, словно были единым существом, соскользнули с его спины в траву, в мрак. Снова стали о чем-то шептаться, потом затихли, и только слышалось жаркое и частое дыхание.
Конь отошел от них на десяток шагов, потянулся. Крупные, бликующие звезды горели в черном небе. Тучи обильно бежали над лесом. Одна из них, белая и мягкая, показалась похожей на его мать, кобылу Снегурку: тот же длинный, султаном, хвост, расчесанный небесным ветром. Конь поднял голову, и свет звезд многократно отразился в его темных грустных глазах. Он слабо и жалостно проржал, словно на что-то жалуясь.