"Князь да и только", - раздраженно думал Курила Валун, Но, ловя на себе счастливые взгляды Лукерьи, ощущая воинственное возбуждение народа, он осмотрительно молчал.
Вдруг в мельтешении людских лиц Курила Валун заметил того, о ком чуть было не позабыл, отдавшись бурному ходу событий, - княжеского дружинника Веля. Тот тянул голову из толпы, ел глазами Лукерью.
- Стой! - вскричал Курила. - Стой, песье племя!
От его громоподобного голоса вздрогнули все, кто оказался поблизости: так ревет медведь, раненный стрелою не куда-нибудь, а прямо в глаз.
- Стой! - снова крикнул Курила.
Один только Вель догадался, к кому обращены слова человека-башни, и, само собой, не стоял на месте - ринулся в толпу, локтями и кулаками прокладывая себе дорогу. Курила Валун сообразил, что на коне тут не очень-то разгонишься, скатился с седла и припустил за убегавшим. Ноги у Курилы были длиннее, воздуха в грудь он набирал больше, чем Вель, но того подстегивал страх. "Догонит - хана", - думал он и бежал, шпарил изо всех сил. Но вскоре почувствовал усталость. И тут на пути возникла только что построенная каменная башня, как бы усиливавшая с юга земляной вал. Долго не размышляя, Вель шмыгнул в башню, протопал по дубовым ступеньками на верхний ярус. Почему-то подумалось, что Курила Валун не станет карабкаться следом и искать его там. К тому же повсюду высились приготовленные на случай осады кучи камней, лежали массивные кругляши-катки, которые сбрасывают на головы атакующим. Вель взлетел на самый верх, затаился. Сердце билось, как перепелка в силках. А тут еще внизу забухали частые, уверенные шаги - Курила Валун бежал следом. Вель в смертной тоске выглянул через узкую бойницу. Земля, убеленная снегом, была далеко - не спрыгнешь, как кот с дерева. Тогда Вель схватил холодный камень-голыш, вжался спиною в шершавую стену башни, перестал дышать. Вот взопревший Курила Валун, сдувая с усов горошины пота, показался над перекрытием. Вель хватил его камнем по голове. Он целил в висок, вложил в удар всю силу, но в последний момент оступился сам. Это его и погубило. Курила устоял на ногах, лишь слепо замотал головой, орошая своей кровью дубовые доски.
- Ах ты, гадина смердючая! - прохрипел, сплюнул и схватил Веля за глотку. Тот в отчаяньи молотил его кулаками по голове, оцарапал щеки, но железные клещи Курилиных пальцев сжимались все сильнее, и наконец Вель испустил дух. Курила Валун о снежную бахрому изморози на стене обтер руки, потом - лицо. Подошел к бойнице: черная людская река уже втягивалась в посад.
Алехна привел толпу на отцовскую усадьбу. Легко соскочил с коня, по хрустящему снежку прошел вместе с Лукерьей к скрытой от улицы домом полуземлянке. Таких строений - врытых в землю небольших срубов с печками-каменками - в посаде было немало.
- Кондрат, отворяй! - громко произнес Алехна и ударил в приземистую дверь дубовой колотушкой, висевшей тут же на узком ремешке.
- Какой Кондрат? - заволновалась, загудела толпа. - Неужто Алехнин прадед? Говорили же, что он давным-давно на Афон ушел.
Какое-то время из полуземлянки не доносилось ни звука. Было похоже, что там все вымерли или вообще никто никогда не жил. Иные из толпы, едко посмеиваясь, начали уже расходиться.
- Выжил Алехна из ума, пока сидел в княжьей темнице, - говорили даже те, кто в свое время держал сторону братолюбов.
Тогда и Лукерья громыхнула в дверь колотушкой. На этот раз в полуземлянке как будто что-то прошуршало, скрежетнул засов, и на пороге встал высокий и широкоплечий старец с белой, пушистой, как сугроб, бородой. На нем был кожаный, прожженный местами фартук. Ярко-синими глазами он приязненно оглядывал людей.
- Куешь, дед Кондрат? - спросил Алехна, обнимая старика.
- А как же? Кую, - ответил Кондрат.
Увидев Лукерью, он еще больше посветлел лицом, радостно заулыбался, стал гладить ее по волосам длинными жесткими пальцами. Только теперь наиболее осведомленные и башковитые из новогородокцев смекнули, что на усадьбе золотаря Ивана все это время работала тайная кузенка, в которой старый Кондрат ("Бессмертный Кондрат!" - восхищенно выкрикнул кто-то) лил и любовно отделывал железные желуди.
- Пока Бог не потребует к себе мою душу, буду делать святое дело, - показывая целые пригоршни таких желудей и видя, что все горячо одобряют его работу, говорил старик. - Прежде у меня был помощник, пацаненок Гришка, да сбежал от гари и духоты. И теперь я тут один обретаюсь. Железо плавлю из крицы в дымарке, разливаю по каменным формочкам, а потом довожу на шпараке и точиле.
А по усадьбе, по всей улице уже катилось:
- Бессмертный Кондрат! Бессмертный Кондрат!