Войшелк обнял Далибора, троекратно поцеловал. Тот сглотнул сухой комок в горле, запинаясь, сказал:
- Это я так... Ну, с досады, что ли... Одно помни, кунигас: я всегда был и буду верен нашему побратимству.
- Спасибо, - снова обнял его Войшелк. - За дружбу и верность не стану платить тебе сейчас же и наличными - серебром или золотом. За это платят всей жизнью. - Он упруго вскочил с походного стула. - Я предвижу завтрашнюю слабость галицко-волынской земли и потому отдаю Новогородок не Шварну, а Роману. Шварн, будучи женат на дочери Миндовга, имел бы законное право на все наше княжество. Роман же Данилович, незадачливый соискатель австрийской короны, пусть благодарит Бога за то, что его сделают правителем Новогородка. Причем правителем на время. Он не посмеет и заикнуться о праве на наследственное владение. Главное же, что сыновья князя Даниилы будут жить в вечной сваре между собою за наследие отчич и дедич. Между тем сила галичан и волынцев идет на спад. Близок час, когда их замки будут разрушены, зарастут травой и превратятся в зеленые холмы, ибо уже сегодня татары, угры и ляхи точат на них зубы. Знаешь, в чем наша сила, наше будущее, князь? В терпении, в умении выждать.
Они проговорили до первых солнечных лучей, потом обнялись, и Войшелк, пообещав, что каждую седмицу будет слать известия о себе, продолжил путь: сначала к князю Даниилу Галицкому и дальше - в Полонинский монастырь. Еще не простыли его следы, как примчался с малой свислочской дружиной Некрас.
- Где Войшелк?
- В пути на Галичину.
- Почему не приказал убить его?
Далибор укоризненно посмотрел в глаза младшему брату, сказал, сдерживая гнев:
- Ешь свой хлеб земной спокойно, не то впрок не пойдет.
Но Некрас, подученный, скорее всего, отцом, Изяславом Васильковичем, не слушал его, кричал:
- Войшелка надо догнать! Догнать и убить! Зачем ты выпустил его из рук?
- Затем, что он - правитель Новогородокской земли. Правитель волею новогородокского люда - бояр и смердов.
-А ты кто? - злобно прохрипел Некрас. - Подручный князек у пришлого торбохвата? Не теряй времени поехали, схватим Войшелка.
- Ты что, мало натрясся в седле за день? - примирительно улыбнулся Далибор.
Однако Некрас словно не слышал брата - разворачивал дружину.
Комья серого влажного снега брызгали из-под тяжелых копыт.
- Спутайте ему коня! - приказал Далибор и, когда волосяное путо решило все вопросы, произнес короткую речь: - Приглашаю тебя, мой любимый единоутробный брат, разделить со мною хлеб-соль. Хорошо, что я с дружиной оказался у тебя на пути, не то быть бы большой беде. Ты, извини, как тот смерд-лесовик, - дальше топора и колоды ничего не видишь.
Походный стол долго ли накрыть? Братья в молчании пили и ели. Но даже отменная еда колом становилась у старшего в горле. "Тот ли это Некрас? - краем глаза наблюдая за младшим, думал Далибор. - Куда девался ласковый красавчик-мальчуган с румяными щечками и синими доверчивыми глазами, с которым мы собирали землянику, рвали цветы!.. Как он жаждет власти, как рвется к ней! Он бы и меня, родного брата, без раздумий посадил на цепь в зловонной подземной клетке, лишь бы заделаться великим князем новогородокским. Я знаю имя таким людям. Жернасы они, ненасытные, алчные дикие кабаны. Такие никогда, ни при каких обстоятельствах не допустят мысли, что на земле может найтись кто-то более достойный, более умный, чем они. Более достойным и умным жернасы при первой возможности перегрызают глотку, а сами сыто хрюкают и обрастают жиром в сером болоте жизни".
Так и возвратился Некрас в Свислочь ни с чем. Скрипя зубами, пожаловался отцу, князю Изяславу, что был бы уже Войшелк у него в руках, но Далибор ни-ни не поспособствовал этому, а наоборот - спутал коня, насильно усадил его, Некраса, за стол, долго и неискренне угощал и все твердил, что Новогородокской земле, чтобы сохранить себя в бурях быстролетного времени, надо быть верной Войшелку Миндовговичу, уповать на него.
- Дурень! - зло сплюнул Изяслав Свислочский.
Не так-то и просто было догадаться, кого он имел в виду. Но Некрас легко и беззаботно подумал, что речь, конечно же, идет о Далиборе.
А тот после отъезда младшего брата без промедления повел свою дружину в Новогородок, где, как ему донесли, вспыхнул мятеж во главе с братолюбом Алехной и Курилой Валуном, и с ходу навалился на мятежников. Полилась кровь. Гудело промерзшее железо мечей и щитов, когда княжеская дружина ворвалась в посад. Бродяги и пьянчужки, примкнувшие к мятежу, сразу разбежались, позабивались кто куда - в ямы для зерна, в истопки, даже в собачьи будки. Их вытаскивали за ноги вязали. Курила же Валун с Алехной и преданными ему братолюбами разобрали несколько домов, перегородили бревенчатой стеной улицу и отбивались почти два дня с упорством отчаянья. Далибора особенно поразила ярость его недавнего слуги и телохранителя. Несколько раз он высылал вперед самых голосистых своих дружинников, и те, прикрываясь щитами, кричали, чтобы Курила Валун положил свой меч к ногам князя: будет, мол, ему за это высокая милость и прощение. Никто не отвечал, лишь однажды сам Курила высунулся из-за оборонительной стены и гаркнул: