Совсем худо пришлось новогородокской дружине, когда расходилась непогодь. Какая там дорога была в лесу, но дождь доконал и ее. Подвязали коням хвосты, чтобы не тащили на себе грязь. Дождь набирал силу, лавиной обрушивался на лес. Глухой бесконечный шум пугал людей и коней.
На ночлег воевода Хвал остановил дружину в негустом березнике, что светлым окном врезался в хмурую стену старых елей. Зашипели, неохотно разгораясь, костры. В густеющих сумерках увидели,. как грузно прошествовал неподалеку громадина-зубр: три человека уместились бы промеж его рогов. Он сопел, крушил валежник, серчая на людей, нарушивших его одиночество, но подбежать к кострам, расшвырять, затоптать их не отважился и скрылся за деревьями - этакая живая гора.
Найден, прихрамывая, помог Далибору раздеться, принялся сушить над огнем одежду - сперва княжичеву, потом свою. Растянули под густой елью походный, из шкур, костер, застлали землю ветками, лапником, а поверх положили волчьи и медвежьи шкуры. Далибор, укрывшись толстым войлочным одеялом, ждал, когда холоп принесет жареную турью печень с молоком - любимое блюдо новогородокских князей. Потом вместе с Косткой прочли вечернюю молитву. Лях, погасив свечу, - она, воткнутая в звериный рог, скупо освещала вход в шатер, - пошел спать в отведенный им с Найденом шалашик. Далибор же устало растянулся на теплых шкурах и вдруг спиною ощутил что-то твердое, округлое. Дрогнуло сердце. Он вскочил было, но тут же опустился на колени, стал впотьмах осторожно ощупывать растопыренными ладонями свое ложе. И сразу нашел то, что искал. Еще не видя предмета, который держал в руке, княжич уже знал, что это желудь. Опять таинственный железный жедудь! Сначала хотел позвать Найдена чтобы тот зажег свечу, но передумал. Бесшумно подкрался к костру, подул на красные еще уголья, стал разглядывать находку. Этот желудь был как родной брат того, такая же искусная работа, так же венчает его чешуйчатая крышечка-шапка. Тускло поблескивал желудь в последнем свете костра и, казалось, холодил ладонь. Кто же подложил его? Найден? Костка? Зачем подложил? Во всем этом должен быть какой-то смысл. Почему загадочные желуди преследуют его, Далибора? Княжич с внезапной яростью размахнулся, хотел запустить желудем в сырой ночной лес, но уже на излете руки некая сила заставила его остыть, задуматься. Он вздохнул, тихо прошел в шатер, лег. Конечно же, этот желудь не что иное как оберег, талисман; кто-то хочет отвести от него, княжича, беду. В прошлый раз он не придал находке значения, что не осталось незамеченным: на-ка тебе второй желудь. Избавится от этого - получит третий... Обереги надо носить на груди, у сердца, но он, Далибор, не язычник, на груди у него христианский крест. Нашарил в темноте свой широкий походный пояс, украшенный золотыми и серебряными заклепками, расстегнул кисет для огнива, положил желудь туда.
Чуть свет снова пустились в путь. Через какое-то время Найден подозвал Далибора:
- Княжич, сюда!
Далибор подъехал, видит: холоп с просветленным лицом склонился над громадным муравейником.
- Чего тебе? - недовольно спросил Далибор.
- Смотри! - чуть ли не на шепот перешел Найден, кивая на верхушку рыжевато-бурого кургана. Диво-дивное предстало взору княжича: сотни муравьев выползали из дырочек-ходов, и у всех на спине были крылья. Немного погодя этот светлокрылый рой снялся с муравейника и полетел.
- Раз в солнцеворот и у муравьев отрастают крылья, - словно радуясь чему-то, сказал холоп, провожая взглядом на удивление беззвучный рой. Потом объяснил: - Это муравьиные князья и княгини. Теперь сядут где-нибудь, отгрызут ненужные больше крылья, выроют ямки и отложат туда первые яйца. Глядиш, новый муравейник, новый город вырос. Раз в году и муравьишка бывает крылат, - с каким-то умилением повторил он.
Далибор строго посмотрел на холопа ("Еще один наставник сыскался!") и вдруг представил себе, как увалистый, но крылатый Найден летит над лесом, над полями, над морем, летит, оставляя его, княжича, без своего холопьего попечения. "Улетел бы и даже не оглянулся", - подумал со злостью и приказал Найдену:
- Держись за мною и не суй нос куда не надо!
Остались позади отгорья Новогородокской возвышенности, пошла лесистая равнина. Дни стояли долгие, знойные. Ночи же с их прохладой были коротки, в две соловьиные песни. Вот-вот должна была показаться река Рута. Где-то тут, в городе с тем же названием, сидел Миндовг. Далибору не терпелось увидеть грозного литовского кунигаса: для этого, кроме всего прочего, у него были свои причины.