Черный дым от сигнального костра, зажженного Гинтасом, заметили в Руте. Дружине воеводы Хвала на подходе к городу путь преградили конные литвины. Всадников было сотни четыре, если не больше. Они размахивали мечами, мачугами и по своему обыкновению стали брать новогородокцев в кольцо, обтекать с обеих сторон.
- Сам Войшелк вывел дружину, - встревоженно сказал Гинтас, ехавший рядом с Далибором. - Значит, кунигас Миндовг в Руте. Без семьи, без сыновей он не трогается с места. Знает: попадись они в руки Давспрунку - быть беде.
Голос у молодого литвина дрожал. Далибор с недоумением смотрел на него: неужели этот богатырь, этот стипруёлис, как говорят на Литве, настолько боится своего кунигаса? Впрочем, не гоже ходить в чужой монастырь со своею свечкой. На всяком небе своя звезда светит.
Воевода Хвал между тем приказал трубить в трубы, бить в бубны. Сам же в знак мира и добрых намерений слез с коня, достал из ножен меч и воткнул его в землю. Войшелк с несколькими своими приближенными тоже спешился. Это был, если довериться первому взгляду, молодой человек одних с Далибором лет, высокий, темноволосый, со строгим загорелым лицом и неожиданной мягкостью в проницательных живых глазах. На голове у литовского княжича красиво сидела шерстяная зеленая шапочка, отделанная по краям бронзовым плетением в виде ромбов и треугольников. Грудь защищала железная, с коротким рукавом, кольчуга. Поверх нее был надет красный, подбитый легким белым мехом плащ, застегивавшийся фибулами на правом плече. Фибулы были богатые, крупные, с головками в форме маковых коробочек.
Далибор смотрел на ладную фигуру и красивое убранство Войшелка, и все или почти все, что видел, нравилось ему. Особенно же эта шапочка - мирная, домашняя. Чуть поодаль стеною стоят суровые вой в железных шлемах и кольчугах, а на голове у княжича, их вадаса, эта забавная шапочка. Как беззаботная ласковая пичуга в стае ворон.
- Откуда вы и к кому? - по-юношески высоким голосом обратился Войшелк к Хвалу и Далибору, уже стоявшему рядом с воеводой.
Хвал расправил кожаной перчаткой усы.
- Мы, как ты видишь, княжич, вои славного Новогородка, слуги храбрейшего князя Изяслава Васильковича. Вот это, - он положил руку на плечо Далибору, - наш княжич Глеб Изяславич.
Далибор с достоинством склонил голову. Войшелк поклонился в ответ.
- А идем мы в славный город Руту к славному кунигасу Миндовгу, - продолжал воевода. - Прими, княжич, дары Новогородокской земли.
По его знаку безусые подручные из младшей дружины принесли сундучки с драгоценными камнями и серебром, меха черных и обычных лис, богато отделанные чаши для меда и вина, ловчих соколов - каждый в клетке из медной проволоки с атласным колпачком на голове, привели двух боевых коней под красными с прогибом седлами и прошитыми золотой нитью попонами. Потом воевода Хвал на широком цветастом ручнике поднес Войшелку меч со словами:
- Прими этот меч, этот кардас, закаленный в трех огнях, купаный в черной, синей и красной крови. Пусть не согнется он до того часа, когда вайделоты разожгут погребальный костер, когда искры взовьются вместе с душою в небо, а смертное тело ляжет вместе с углем, золою и приносившим только победы мечом в землю.
У Войшелка радостно полыхнули глаза. Он поцеловал меч, потом Хвала и Далибора, растроганно произнес:
- Когда зазвонят в колокол ратный, встану я с этим мечом за Литву и Новогородок! Идемте же, побратимы, Рута ждет вас.
И тут же, словно услыхав каким-то чудом эти слова, за земляным валом и бревенчатым палисадом Руты ударили колотушками по дубовым доскам, подвешенным на веревках из звериных жил, короче - ударили в била. Их торжественно-тревожный голос полетел над рекою Рутой, над пущами, над болотными хлябями. Дружины Хвала и Войшелка уже вместе продолжили путь...
Город Миндовга и впрямь ждал их. Песчаная река дороги влилась в мощные дубовые ворота, врезанные в вал. Ворота щетинились угрожающими клыками кабанов и волков, вбитыми в темное от дождей и дыма дерево. Фигура Пяркунаса, выпиленная из толстого дубового комля, венчала все это сооружение. Бог-громовержец, сжимая в руке огненную небесную стрелу, пристально взирал на всех, кто въезжал и входил в принадлежащий ему и Миндовгу город. По обе стороны ворот горели негасимые костры, обращая в черную золу дубовые поленья. Над кострами были воздвигнуты навесы, чтобы ни дождь, ни ветер не смогли сбить священное очистительное пламя. Вайделоты и вайделотки в белых одеждах лили в костры смолу-живицу, бросали хворост. Знич, вечный огонь, не должен был погаснуть, исчезнуть, как не угасает солнце, как не угасают сестры его, падучие звезды-знички, над Новогородком и Литвой. Догорит одна, глядь - летит вслед за нею вторая, разбрызгивая золотистый свет в ночном бездонном небе. Из мрака могил виден сынам наднеманских пущ этот свет. Небо на восходе и небо на западе озарены им.