Завидев кунигаса, койминцы сорвали с голов войлочные шапки и соломенные шляпы. Спины их были мокры от пота. Миндовг придирчиво осмотрел своих подданных, бросил:
- Без души работаете. - Обернулся к дружинникам, приказал: - Как пошабашите, отпустите каждому по десять горячих. Ленивые рабы мне не нужны. Шкуру спущу со всех, а Рута будет у меня стоять неприступной скалою.
Набычив голову, быстро зашагал вдоль стены. Койминцы робели даже глянуть ему вслед.
С этого началась жизнь Далибора в Руте. Памятуя отцовский наказ, он ко всему присматривался, все выведывал и выспрашивал. Едва солнце продерет глаза, шел к Войшелку, с которым успел сдружиться, и вместе с литовским княжичем они рыскали верхом по всей округе, удаляясь от Руты верст на двадцать-тридцать. Бывали в общинах вольных земледельцев, называвших себя полянами. Поляне не таились друг от друга, жили открыто. Луга и лес у них были общими, а что до пахотной земли, то она делилась между семьями. Еще на памяти дедов у одной из общин, в которую наведывались княжичи, был свой замок-укрытие с высоким земляным валом. Довмонт со своими нальшанцами сжег ворота, срыл вал. Когда же нальшанцам довелось убираться восвояси, община хотела было восстановить свое разрушенное укрепление, да Миндовг воспротивился, сказал: “Я - ваш замок! За моею спиной будете, как за стеной”. С тех пор платит община, как и другие ей подобные, дань рутскому кунигасу. Каждую осень Миндовг с дружиной пускается в полюдье, по-здешнему - наседис. Община обязана кормить кунигаса и его слуг, для чего поляне собирают по своим дворам складчину-мезляву. Если возникают какие-нибудь недоразумения между соседними общинами, все идут к Миндовгу и тот вершит суд. Внутри же общины право судить принадлежит местному боярину, всецело подвластному кунигасу. Никому не отдает Миндовг ни малейшей толики власти, ибо две лисы в одной норе не живут. Каждого (будь это даже родной сын), кто осмелился бы поднять руку на его достояние и властные права, он готов был стереть с лица земли. И стирал. Однако наступили и для его Руты трудные времена. Все чаще и чаще над ним стали заносить (да только ли заносить!) дубину. Великая смута пошла по Литве. Жгли веси, обращали в руины засеки-схроны, не разбирали, где стар, где млад, - всякого на кол сажали. Когда-то Миндовг совершал набеги на Менск и Слуцек, брал богатый полон в землях русинов. В ту пору повсюду говорили: “Русский раздрай - Литве сущий рай”. Но как возвращается в море из-под неба вода, возвратились кровавые распри на зеленые нивы литовские. В такое лихое время благодать была птицам да червям неприметным, человеку же с его тонкой кожей приходилось ох как туго. Когда ветер дул в сторону Руты, Товтивил с Эдивидом поджигали леса, и черный дым огромными, изрыгающими из себя жар тучами затягивал небо: невмоготу было дышать. Женщины, когда наступал их час, рожали мертвых младенцев. “Забудешь, откуда солнце всходит”, - через послов сулили недруги Миндовгу. Рутский кунигас рубил послам головы, а сам, сжав зубы, муштровал дружину и койминцев, укреплял свой город. А при случае наносил в ответ жестокие, сокрушительные удары.
Летели дни. Чуть не каждый вечер Миндовг щедро потчевал новогородокских гостей-соглядатаев, не жалел припасов, которых, сказать по совести, отнюдь не прибывало: все обозы, что шли в Руту, перехватывали Товтивил с Эдивидом.
Дважды Далибор тайно посылал в Новогородок дружинника Веля, докладывал князю Изяславу о литовских делах. Войне, на первый взгляд, не виделось конца. И все - Далибор, а вслед за ним и князь Изяслав, - твердо верили, что Миндовг возьмет верх. Как вой и стратег он на две головы был выше своих врагов. Кроме того, рутского кунигаса поддерживал сам Криве-Кривейта. Первый из слуг Пяркунаса, он искал человека, который смог бы защитить священный огонь-знич от крыжаков. Не знали покоя вайделоты, гадали по звездам, по крови жертвенных животных, поймали и сожгли рыжеволосого немца, ибо знали: очень по вкусу зничу эта редкая масть - в цвет искр и горячих угольев. Гадания все с большей очевидностью указывали на Миндовга: его хотел видеть Пяркунас верховным властителем своего народа. Не всем кунигасам это нравилось. Выконт в Жемайтии, в своем городе Цверимете, хвастал, что придет в Руту, обрежет Миндовгу бороду и тому ничего не останется, как пасти гусей. Его будущий преемник Тройната, как передавали верные вижи, тоже в ярости топал ногами, если кто-нибудь осмеливался сказать доброе слово о Миндовге.