Далибор опустил глаза и в облетевшей дубовой листве увидел среди других желудь, успевший уже прорасти. Крепким белым корешком, этакой кривулькой, он нащупал землю, его розовые сочные семядоли разошлись, раскрылись, и на белый свет осторожно выглянула маленькая почечка. Желудю еще предстоит перезимовать, и если он не поддастся морозу, то будущей весной быстро пойдет в рост. Уже не желудь - дубок. Но сколько испытаний ждет его впереди!
- Видал наши священные дубы, княжич? - растроганно спросил Миндовг. - В них могущество литовской земли. Клянусь богам: я вознесу Литву на такую высоту, о какой мечтать не смеют мои враги. Учат мудрецы: ни во что особо не влюбляйся, чтобы потом не разлюбливать. Знаю, как тяжко это и больно - разлюбливать. Что нож в живую рану всадить. Но я люблю Литву и хочу, чтоб она была моею.
Рядом с возбужденным кунигасом смиренно стоял Козлейка, "самый верный из слуг", как говорил о нем Миндовг, будучи в хорошем расположении духа. Этого невзрачного человечка Далибор уже не то чтобы приметил - выделил из бояр и слуг, роем вившихся день-деньской вокруг рутского властителя. Было только не понять, чем именно занимался вездесущий Козлейка. В пути правил лошадьми, потом готовил с поварами обед, ловко поддержал под локоток Миндовга, когда тот поскользнулся на мокрой лесной траве. Захотел кунигас утолить жажду с дороги - Козлейка поднес ему синюю корчажку с каким-то питьем.
- Кто этот человек? - спросил Далибор у немолодого, с забавно обвисшими усами боярина, указав на Козлейку.
Тот сначала не понял, о чем идет речь.
- Ну, кто он? - добивался Далибор. - Боярин? Тиун? Или, может, устроитель княжьих ловов?
Вислоусый литвин наконец сообразил, чего от него хотят. Решительно качнул головой:
- Нет, не боярин и не тиун. Просто Козлейка.
Другой боярин, посмелее и побойчее на язык, сказал:
- Он из тех, кто и падая взлетает вверх. Кто, если хочет что-то разглядеть, заходит сразу с обеих сторон. Совет мой тебе, княжич: поостерегись иметь дело с Козлейкой. Приворотным зельем опоил он Миндовга, тот без него и шага не ступит. Гнида гнидой, а великую власть забрал. Хотели было придушить в лесу, да как-то пронюхал, и за него Миндовг пятерых смельчаков-бояр за ковтик взял.
Далибор в силу присущих ему по молодости лет любопытства и горячности стал как бы между прочим распутывать клубок жизни этого загадочного человека, осторожно выспрашивать о нем. Тот же боярин рассказал, что во время последней литовской свары Козлейка, чтобы показать свою верность Миндовгу, собственноручно убил родного брата и, похваляясь, забросил его отрубленную голову в болотное окно. "Алым пламенем взялось тогда все болото", - возмущенно говорил боярин и, хотя был не из робких, одергивал себя, понижая голос.
Да, видно, не за ту нитку в клубке потянул однажды новогородокский княжич, потому что сам Миндовг, скрывая раздражение, сказал ему:
- Княжич Глеб, меня не интересуют и никогда не интересовали седельничие или там постельничие твоего отца князя Изяслава Васильковича. Думаю, что и мои бедные слуги, которых я кормлю и учу уму-разуму, никого не должны интересовать. Зачем нам, князьям, марать руки в их рабской крови?
Далибор словно язык проглотил. Потом попрекал самого себя: "Глупцу наука. Приехал в гости, так гости, а то вздумал на кривых санях подъехать".
И вот наконец долгожданная охота. Только самых верных, самых близких людей взял с собою в то холодное ветреное утро Миндовг. Перед тем как покинуть табор, еще тщательнее утеплились, взяли оружие и двинулись в серый, набухший водою лес, сменивший священную дубраву-алку. Тут тоже изредка попадались выбравшие местечко посуше дубы, но это были тщедушные подобия тех великанов, что радовали глаз в алке.
На устах у всех, кто уже не впервой принимал участие в этой необычайной охоте (а что она будет необычайной, Далибор слышал из уст самого Миндовга), витало одно-единственное слово: "Жернас... Жернас..." Далибор вспомнил, что по-литовски так называется дикий кабан, вепрь. "Что ж, поохотимся на кабанов", - заключил он.
Козлейка шел впереди, вооруженный железным безменом с тремя острыми шипами. На лес, на болото наплыл туман, и люди казались в этом тумане серыми призраками. Внезапно под ногою у Далибора предательски хрустнул сучок.
- Т-с-с-с! - приложил палец к красной оттопыренной губе Миндовг.
Наконец в рассветных сумерках увидели огромное ловчее сооружение - по-новогородокски стенку. Из толстых еловых кряжей была срублена длинная, сходящая на клин ловушка. Широкий вход в нее в любой миг мог быть перекрыт толстыми дубовыми слегами. Чтобы по команде пустить слеги в ход, часть охотников, в том числе и Миндовг с Далибором, заняли места в тесных привратных клетушках-камерах. Оставалось ждать.