- Боги за тебя, кунигас Миндовг, - торжественно объявили вайделоты.
- Живущий не без дома, мертвый не без могилы, - глубокомысленно заключил самый старый и самый мудрый среди них. - Долго еще будешь ты жить и воевать, кунигас.
Потом они дали Миндовгу испить из обугленного козлиного рога какого-то зелья, отведав которого, человек не ощущает боли ни плотью, ни душой. Кунигас выпил несколько глотков и крепко, спокойно заснул. Святую правду вещал мудрец Гераклит: "Одно и то же у нас живое и мертвое, и путь вверх и вниз один и тот же". И еще он говорил нечто такое, что следует запомнить всем: "Людям не стало бы лучше, если б сбылись все их желания".
Наступила ночь. Спал Миндовг. Спала осенняя желтолистая пуща. Спал священный лес - каждой своею веточкой, каждым желудем.
А в Руте в это самое время было шумно и весело. Кунигас Давспрунк с сыновьями Товтивилом и Эдивидом щедро угощал новогородокского княжича Далибора, который привел свою дружину из болотного городка и, отрекшись от Миндовга, признал тем самым верховную власть Давспрунка над всею Литвой. Как было это не отпраздновать!
Давспрунк, старший брат Миндовга, с такими же черно-зелеными, как лесное озеро, глазами, выказывал свою радость осторожно. Больше кричали и бушевали в застолье его сыновья. Давспрунк же скромно сидел рядом с Далибором в простой белой рубахе. На ногах у него были обычные крестьянские клумпы. И никакого тебе золота или серебра.
Товтивил и Эдивид с молодой горячностью хвастались своею ловкостью и отвагой.
- Мы так быстро очутились в Руте, что Миндовг и кашлянуть не успел, - говорил, наливая себе и гостю очередную чарку вина, плечистый, с ярко-синими глазами и белесыми бровями Эдивид.
- Хвали день вечером, женщину после смерти, меч после битвы, а невесту назавтра после свадьбы, - посмеиваясь в рыжеватую бороду, тихо обронил Давспрунк. И, немного выждав, спросил: - Знаете, дети, кем это сказано?
- Тобой, - держа в руке золотую чашу, повел ею в сторону кунигаса-отца Товтивил.
- Это сказал мудрец Ишминтас. Тот, что научил нас стрелять из лука и сеять хлеб, - снова улыбнулся Давспрунк. И тут же встал, просветлевшим взглядом обвел всех сидящих, провозгласил: - Выпьем за Новогородок и Литву!
- За Новогородок и Литву! - в один голос поддержало застолье.
Далибор был весел, раздавал направо и налево улыбки, не отказывался от чарки, чувствуя, что голова остается ясной. Напротив него сидели Хвал и Костка. Лях с присущим ему азартом налегал на литовские яства, и воевода уже дважды наступил ему под столом на ногу.
- А у нас же гостят сродственники, - вспомнил вдруг Эдивид. - Комарье мы болотное, коль забыли об этом.
Давспрунк хлопнул в ладоши и приказал слуге:
- Пусть приведут сюда Войшелка. И княжна Ромуне пусть пожалует.
У Далибора невольно вздрогнули веки. Но никто в веселом и хмельном застолье этого не заметил, да и не хотел: ничего замечать. Был мед, было вино, было дымящееся мясо и была песня. Всего в избытке. Женщинам уже не терпелось одарить лаской отважных муженьков, едва те выйдут из-за стола, А что еще нужно человеку, особенно если впереди мрак тревожных дней, если не знаешь и не можешь знать, на каком шагу и на каком вдохе вопьется в твою плоть смертоносный металл?
Далибор почему-то вспомнил, как шли через холодное уже болото, как оскальзывались и словно повисали над бездной ноги: даже пот на лбу выступал и подкатывала тошнота, пока найдешь, нащупаешь под водою спасительную стлань. В какой-то момент из чахлого кустарника долетел громкий хруст - все увидели старого лося. Он тоже пробирался на сушу. Особенно опасные зыбучие места проползал на животе, далеко выбрасывая перед собою передние ноги.
- Чуть ляжет зима, схватится льдом болото, мы перейдем его и голыми руками возьмем Миндовга, - сказал Эдивид.
В это время дверь отворилась и в покой втолкнули Войшелка. Руки у него были связаны. Над левым глазом трёхрогой звездой густел синяк. Сквозь разорванный рукав рубахи светилось тело. Сын Миндовга с презрением оглядел присутствующих. Ему и в голову не пришло уставиться взглядом в пол, как обычно делают пленные, особенно зная, что их привели не для того, чтобы погладить по головке и попотчевать чем-нибудь вкусным. Попотчевать, известно, могут, швырнув, как собаке, обглоданные кости со стола.