И в голове у него играет танцевальная музыка.
— Черт возьми, — сказал Билли.
— Вот это да, — сказала Энни.
— Вы по-другому выглядите, — сказал Даниел.
— Надо было маленько принарядиться, — ответил Френсис. — Амуниция чудная, но сойдет.
Тему преображения развивать никто не стал — даже Даниел, — не желая касаться прежнего, такого жалкого и такого ужасного состояния Френсиса.
— Это барахло надо выбросить, — сказал Френсис, подняв увязанные в пиджак старые вещи.
— Данни заберет. Отнеси в подвал, — сказала Энни мальчику.
Френсис сел на скамью напротив Билли. Энни разложила на столе вырезки и фотографии, и Френсис с Билли стали их рассматривать. Среди вырезок Френсису попался пожелтелый конверт со штемпелем 2 июня 1910 года — Бейсбольный клуб Торонто, Палмер-хаус, Торонто, Онтарио, мистеру Френсису Фелану. Он открыл его, прочел письмо и спрятал в карман.
Обед приближался; Даниел и Энни чистили картошку в раковине. Билли, тоже нарядный, с прилизанными волосами, в крахмальной белой рубашке с расстегнутым воротом, в брюках со стрелкой и остроносых черных туфлях, пил пиво «Доблер» из литровой бутылки и читал вырезку.
— Я их уже читал, — сказал он. — Я и не знал, что ты такой хороший игрок. То есть что-то, конечно, слышал, а потом как-то вечером в городе кто-то заговорил про тебя и стал кричать, что ты был асом, — а я-то и не знал, что ты был таким большим игроком. А про эти вырезки помнил, видел их, когда сюда переезжали. Тогда пошел и почитал. Ты был тот еще бейсболист.
— Неплохой, — сказал Френсис. — Бывают хуже.
— Газетчики тебя любили.
— Я много чего вытворял. Артист для них подходящий. У меня была энергия. Энергию все любят.
Билли предложил Френсису стакан пива, но Френсис отказался и вместо этого взял из его пачки «Кэмела» сигарету, после чего стал рассматривать вырезки, где говорилось о том, как он затмил всех в матче своей игрой в поле, или сделал четыре хоумрана за игру и последним ударом решил исход встречи, или как он проштрафился: например, в тот день, когда придержал за пояс бегуна на третьей базе — старый номер Джона Макгроу, — был верховой мяч, бегун рванулся было к дому, но не мог двинуться с места и повернулся к Френсису, закричал от возмущения — тогда Френсис отпустил его, и он побежал, но мяч перебросили раньше, и он вылетел.
Ловко.
Но Френсиса выгнали.
— Хочешь выйти посмотреть двор? — вдруг произнесла рядом с ним Энни.
— Конечно. Собаку посмотрим.
— Жаль, цветы отцвели. В этом году их столько было. Георгины, львиный зев, анютины глазки, астры. Астры держались дольше всех.
— А у тебя тут герань до сих пор.
Энни кивнула, надела свитер, и они вышли на заднее крыльцо. Темнело; на воздухе было холодно. Энни прикрыла дверь, погладила собаку, которая два раза гавкнула на Френсиса и примирилась с его присутствием. Энни спустилась по пяти ступенькам во двор, Френсис и собака за ней следом.
— Тебе есть где ночевать сегодня, Френ?
— А как же? Всегда есть.
— Хочешь вернуться домой совсем? — спросила она, глядя в сторону, и отошла на несколько шагов к забору. — Ты поэтому к нам пришел?
— Нет. Это вряд ли. Я тут буду лишний.
— Я думала, ты не прочь.
— Я думал об этом, чего скрывать. Но после стольких лет, вижу, ничего не получится.
— Я знаю, надо будет постараться.
— Старанием тут не обойдешься.
— Случаются и более странные вещи.
— Да? Назови одну.
— Ты ходил на кладбище и разговаривал с Джеральдом. Страннее этого я ничего в жизни не слышала.
— Ничего странного. Пошел, стал там и нарассказал ему всякой всячины. Там у него хорошо. Красиво.
— Это семейное место.
— Знаю.
— Там и для тебя есть могила, прямо у камня, и для меня, и для обоих детей — если понадобится. У Пег, я думаю, будет отдельное место, с Джорджем и Данни.
— Когда ты этим обзавелась? — спросил Френсис.
— Да уж много лет. Не помню.
— Ты купила мне место после того, как я сбежал.
— Я купила его для семьи. Ты член семьи.