– Ну хорошо. – Мне кажется, я даже немного просел внутри себя. – Как скажете.
Финиан показал на часы.
– Пора. Колин, должно быть, уже здесь. – И, повернувшись ко мне, добавил: – Он отвезёт вас назад, в Дингл.
С этими словами он встал и пошёл к двери, чтобы выглянуть наружу.
Бриджит молча подождала, когда брат скроется за занавесом, и потом вдруг сказала сдержанным тоном:
– Меня всегда удивляло, что это с вами. Потому что вы всегда только смотрели. Я думала: как странно, что человек с такой внешностью держится так робко. Видите ли, каждый мужчина пытался добиться моего расположения, и все оставались ни с чем. Но вы вызвали во мне любопытство. – Она указала взглядом на документы с историей моей жизни. – Но такого я никак не могла предположить.
Когда она умолкла, я, наверное, покраснел, как помидор, и был совершенно не в состоянии что-нибудь ответить, поэтому почти с облегчением услышал снаружи звук подъехавшего автомобиля. В овчарню вошли Финиан и ещё один плотный молодой мужчина. Пора было ехать.
Такой я её и запомню: как она со своей копной рыжих волос сидит, держа на коленях папку серебристого цвета, и провожает меня таким взглядом, будто скорбит о том, чего уже не вернёшь.
14
Смерть утоляет все боли. Она – их конец, и наши страдания не идут дальше неё. Она снова приводит нас к тому состоянию покоя, в котором мы пребывали до нашего рождения.
Сенека. К МарциалуЯ хочу помянуть мёртвых. Я думаю, сейчас самое время для этого.
Я поминаю моего товарища Вернона Эдвардса. Он был похож на некрасивого старшего брата Ричарда Гира и каким-то образом умудрялся даже среди зимы обгорать под солнцем, уж не знаю, как ему это удавалось. Волосы он стриг так коротко, что трудно было определить их цвет. Коричневый, по-моему. Душа у него была как бульдозер, успевала потоптаться на чувствах дюжины людей сразу и при этом чувствовать себя великолепно. Его фокус состоял, по-видимому, в том, что он просто никому не давал договорить. И в любое время дня и ночи он был включён на всю катушку, на полный вперёд, он постоянно вибрировал от напряжения, и это передавалось от него другим, стоило побыть рядом с ним некоторое время.
Он то и дело заключал пари. Был одержим этим. Перед каждой своей операцией с кем-нибудь спорил, что не переживёт её, и не давал пристегнуть себя к операционному столу, пока хотя бы одна операционная сестра не сжалится над ним и не заключит с ним пари. Я и сейчас ещё слышу его голос, который в такие моменты напоминал циркулярную пилу: «Ну, давайте же, давайте! Должны же вы верить в свои способности! Я ложусь к вам под нож, рискую жизнью, а вы боитесь рискнуть парой долларов?» В течение 1990 года он таким образом проиграл около двух тысяч долларов, хотя я думаю, он рассматривал это как своего рода залог везенья. Это был способ заклинания богов: он приносил им жертву.
Во время операции, когда ему в ноги имплантировали усилитель костей, он, наконец, выиграл пари. Он впал в кому и умер, не приходя в сознание.
Далее я помяну моего товарища Билла Фримана. Уильям был чертовски видный парень, это первое, что вспоминается, когда думаешь о нём. Рослый, длинноногий, спринтер международного класса и, разумеется, бейсболист божьей милостью. Его кожа отливала прямо-таки металлической чернотой, причём повсюду, могу ручаться, поскольку он давал нам достаточно возможностей полюбоваться им во всём своём великолепии. К тому моменту, когда он, наконец, заканчивал умащаться после душа и начинал одеваться, все остальные успевали уже снова испачкаться.
Выходить с ним куда-нибудь вместе было губительным для чувства уверенности в себе, особенно если ты сам считал себя интересным парнем и привык к тому, что женщины подкрепляют твою уверенность в этом. Но в нём, однако, не было обаяния. Он носил тоненькие усики, которые придавали ему заносчивый вид, и мог с беспощадной холодностью отчитать кого угодно. Когда он говорил, это всегда звучало как-то несдержанно, даже если он всего лишь спрашивал, который час.
По сравнению с ним я был педант и чистоплюй. Он повсюду оставлял свои состриженные ногти, вычесанные волосы и разбрасывал по комнате трусы, мокрые полотенца и пустые упаковки из-под гамбургеров. Читать его можно было заставить только под дулом пистолета, это занятие было не для него. Родом он был из шахтёрского городка; мать рано умерла от рака лёгких, а отец был убит гремучим газом: ну хорошо, так и быть, он почитает эту книгу, если только это поможет ему никогда в жизни больше не возвращаться в тот проклятый шахтёрский городок.