Объяснения этому явлению не было, тем не менее сооружение было налицо. Он, Конан, был на Ксапуре, и это фантастическое нагромождение, увенчанное башнями каменной кладки, тоже находилось на Ксапуре, и все, вместе взятое, было сумасшествием, и все же это была истинная реальность.
Он повернулся, чтобы дать ходу назад через джунгли, вниз по выдолбленным ступеням, за голубое море к отдаленной стоянке в устье Запорожки. В этот момент необъяснимой паники даже мысль о задержке вблизи внутреннего моря была невыносимой. Надо было рвануть от него как можно дальше, бросить все эти бивуаки и шайки, оставить степи и проложить тысячи миль между собой и голубым загадочным Востоком, где основные законы природы могут быть превращены в ничто черт знает каким колдовством.
Какое-то мгновение судьбы целых царств, которые зависели от этого пестро разодетого варвара, висели на волоске. И лишь совсем незначительная вещица перевесила чашу весов. Это был шелковый лоскут, висевший на кусте. Он привлек беспокойный взор Конана. Киммериец склонился над ним, ноздри его раздулись, а нервы затрепетали от этого еле заметного возбуждающего все его чувства знака. Клочок одежды был настолько мал, что скорее смутный инстинкт насторожил и задержал Конана над ним. Ему показалось даже, что он улавливает мучительно соблазнительный аромат молодого упругого тела, тут же воссоздавший перед ним светлый образ чудесной женщины, которую он видел в шатре Джихангира. Значит, рыбак не врал, что она была здесь!
Внезапно Конан увидел отпечаток на глинистой почве — единственный отпечаток босой ступни — длинной и худой. Однако это был след не женщины, а мужчины, и он был вдавлен глубже, чем можно было бы ожидать. Вывод напрашивался сам собой: мужчина, оставивший этот след, нес тяжесть, и что же это была за ноша, если не девушка, которую искал киммериец?
В молчании стоял Конан, разглядывая темные башни, громоздящиеся среди деревьев. В прищуре его глаз вспыхивали голубые искры. Желание обладать золотокудрой женщиной перехлестывалось лютой первобытной яростью по отношению к тому, кто утащил ее. Его человеческая страсть подавила сверхъестественный страх, и, крадучись, как пантера на охоте, почти ползком, Конан стал подбираться к крепости, стараясь укрыться под сенью зелени, дабы его не заметили с зубчатых стен.
Достигнув их, Конан убедился, что стены сложены из того же зеленого камня, что и бывшие руины, и смутное чувство чего-то знакомого овладело варваром. Словно перед ним предстало нечто никогда прежде невиданное, но являвшееся ему во сне или рисовавшееся в воображении. В конце концов он понял, в чем дело. Стены и башни были построены по тому же плану, что и развалины. Как будто разрушенные линии и плоскости вдруг поднялись и сомкнулись сами собой, нарастив то, чего недоставало, и все сооружение, как по мановению волшебной палочки, восстало в первоначальном виде.
Ни один звук не нарушал утренней тишины, когда Конан подкрался к подножию стены, круто вздымавшейся из гущи буйных зарослей. Растительность здесь, как и вообще в южной части внутреннего моря, была почти тропической. Конан вскарабкался, как кот, на самое большое дерево, ухватился за толстую плеть обеими руками и раскачался что было сил. В нужный момент он отпустил лиану и, как снаряд, выпущенный из катапульты, перелетел через парапет, приземлившись с кошачьей ловкостью за зубцами стены. Прокравшись по ней, он глянул вниз на улицы города.
Окружность стены была сравнительно невелика, но внутри нее помещалось поразительно много строений из того же зеленого камня. Это были трех- и четырехэтажные здания, в основном с плоскими крышами. Их архитектурный стиль был необычен и доведен до своеобразного совершенства. Улицы, подобно спицам колеса, сходились в центре, оставляя восьмиугольное огороженное пространство, где высоко вздымалось огромное сооружение, которое своими куполами и башнями доминировало над всем городом. Не было заметно никакого движения на улицах, никто не выглядывал из окон, хотя солнце уже поднялось. Здесь царила тишина, которая могла стоять только над мертвым опустевшим городом. Со стены вниз от того места, где стоял Конан, вели узкие каменные ступени; по ним киммериец и стал спускаться.
Дома так тесно жались к стене, что на полпути вниз по лестнице Конан обнаружил окно, находившееся всего на расстоянии вытянутой руки. Он задержался, чтобы заглянуть в него. Решеток на окне не было, и раздвинутые шелковые занавесы придерживались атласными шнурами. Конан заглянул в комнату, стены которой были затянуты темными бархатными гобеленами. Пол был покрыт толстыми коврами. Скамьи из полированного эбенового дерева и возвышение, устланное меховыми покрывалами, составляли обстановку помещения.