Защёлкнулись засовы. Тусклый свет от лампочки, спрятанной за железной решёткой где-то в стене над дверью, открыл нашему взору интерьер камеры. Он был незамысловатый. Размер её составлял где-то четыре на два с половиной метра. Лежанка, выполненная из досок, и покрашенная в тёмно-коричневый цвет напоминала сцену в каком-нибудь деревенском клубе. Она занимала всю длину помещения. Посредине над ней – наглухо зарешеченное окно. Площадка между дверью и деревянным настилом была узкой и не оставляла места для свободного хождения. От бетонного пола исходила сырость. В правом углу находилось, повидавшее не лучшие времена, большое металлическое ведро, как я понял, заменяющее туалет. Раковина с умывальником отсутствовали. Но стены заслуживали особого внимания. Подобная технология мне не встречалась нигде. Их никто не выравнивал. Просто накидали раствор на кирпичи, дождались, пока высохнет, и нанесли побелку. Получилось оригинально, с точки зрения модернизма. Судя по черным затёршимся разводам, побелили очень давно. Взобравшись на «сцену», я внимательно осмотрел этот шедевр тюремного искусства и даже потрогал.
– «Шуба» называется, – пояснил один из попутчиков, заметив мой интерес к стене, – Чего, никогда не видел?
– Нет. Эту технику штукатурки лень породила или ещё, какой умысел? – я старался держаться достойно, пытаясь маскировать свою скованность.
– А хрен его знает. Может лень, а может для того, чтобы головы себе могли разбить. Нашего брата списать легче, чем кормить весь срок. Ну, если по логике, то раньше все стены исписаны были, а сейчас не накарябаешь ничего, никакую информацию. Ладно, давайте знакомиться. Меня Колькой зовут, «погоняло» – «Мокрый». Не от слова обоссался, а от слова «мокруха», – он улыбнулся, демонстрируя жёлтые зубы.
На вид ему было лет пятьдесят. Среднего роста, голова побрита под ноль. Морщинистый низкий лоб, прямой небольшой нос. Острый злой взгляд серых глубоко посаженных глаз, отпугивал и не позволял расслабляться окружающим рядом с ним. Улыбался он одним ртом, глаза при этом оставались нейтральными. Худым его можно было назвать с натяжкой. Скорее – сухой, но крепкого телосложения. Внешние стороны больших кистей рук полностью занимали татуировки, отчего они казались темно-синими. Он их не стеснялся, а наоборот, как бы, выставлял на передний план, определяя свой статус в обществе.
– Лёха, – назвался я.
– Шпагин Валерий Михайлович, капитан 3-го ранга, – интеллигентно представился наш третий осуждённый. Он немного шепелявил из-за отсутствия нескольких передних зубов.
– Прокурор что ли? – зло с ехидцей спросил «Мокрый».
– Военно-морской флот, – спокойно, но горделиво ответил капитан.
– А…а, понятно. Так вы оба «первоходы»? Сколько ж делов натворить надо, чтоб под расстрел попасть по первому разу.
– Какая страна, такое и правосудие. С нашим прогнившим режимом, любого невинного могут приговорить к расстрелу. Советский Союз спасёт только революция, – капитан лёг на спину, положив свой баул под голову.
– Понятно. Значит, тебя пустили в расход за недовольство режимом. А ты, Лёха, тоже власть не любишь?
– Мне всё равно, кто стоит у руля. Как говорил мой начальник, никогда не нужно революционировать, нужно приспосабливаться. Цель любой революции заключается в смене одних высокопоставленных жуликов на других. Естественно, с кучей трупов и, конечно, под благовидными лозунгами, типа «Власть народу» и тому подобное.
– Значит, по-Вашему, Алексей, все должны молчать, как стадо баранов, закрывая глаза на взяточничество, безнаказанность, вседозволенность для избранных и банальное разворовывание страны? – капитан приподнялся и посмотрел прямо на меня.
Он был моим ровесником, может немного постарше. Высокий лоб, правильные черты лица, карие добрые глаза, тонкие фигурно-выраженные губы, заканчивающиеся ямочками в концах, и мягкий, чуть заострённый подбородок, ставили его в полную противоположность «Мокрому». Даже когда капитан спорил или злился, не ощущалось страха, хотя убедительность и командные нотки, натренированные со временем, звучали отчётливо и твёрдо. Стрижка…. Стрижки у всех осуждённых того времени были одинаковые – под машинку. Единственное, чем можно было выделиться, это побрить голову бритвой. Подобный имидж не возбранялся.
– Я уже озвучил свою позицию. Бороться с режимом, считаю бесполезным и опасным для здоровья занятием. Кстати, я сам, один из представителей сегодняшней власти. И, как видите, безнаказанность обошла меня стороной, – я достал сигареты и прикурил.