И вот через мятущуюся, тревожную, неустроенную, жестокую жизнь, теряя детей, теряя привычные представления о господствовавшем в мире порядке, проезжает старый извозчик Густав Хакендаль, прозванный Железным, равнодушный к ее голосам, ее зовам и соблазнам, внимая цокоту копыт своего коня и привычным, однообразным и унылым, как осенний дождь, причитаниям своей дряхлеющей спутницы по дорогам бытия. Холодными и твердыми глазами вглядывается он в меняющийся облик мира. Густав видел, как после военных поражений развалился кайзеровский режим, и кумир обывателей, бравый кайзер превратился из Вильгельма в заурядного Вилема, который развлекается на покое пилкой дров. Густав слышал стрельбу на берлинских улицах и многоголосый гул митингующих толп; он видел, как росли в столице контрасты между бедностью и богатством, как все больше появлялось на ее улицах мужчин цветущего возраста в обтрепанных костюмах, слоняющихся без дела около сверкающих витрин или часами просиживающих в тупой задумчивости в каком-нибудь кабачке за стаканчиком светлого, жидкого пива.
Всем жизненным и общественным переменам, бедности и горю Густав противопоставляет только одно — твердость. Ни сумрачные, смутные годы, ни распад семьи, ни разорение не смогли согнуть его волю и сломить его убежденность в собственной силе. И эта твердость постепенно начинает импонировать писателю. Фаллада не прощает Густаву ни его деспотизма, ни педантичного следования заскорузлым нормам мещанской морали, не снимает он с Густава и вины за горестные судьбы его детей. Но он видит реальную сложность характера Густава, характера народного и национального в своей основе. Душа Густава открыта чувству жалости и сострадания; он несомненно любит своих несчастных детей и свою забитую жену. Но чувства эти подчинены у него жизненным правилам и установлениям, впитанным Густавом в детстве, в казарме, в повседневном быту. На него словно надет панцирь бесчувственности, под которым бьется обычное человеческое сердце. Порой он нарочито замыкается в свою твердость — иначе ему не достало бы сил сносить удары жизни и выдерживать с ней каждодневную битву. И хотя на него за долгие годы воздействовали и хорошие и дурные силы — душа его как бы дремлет, находясь в некоем зыбком равновесии, не склоняясь к действенному добру и не погружаясь окончательно в стихию зла и ожесточения. Дремлют в Густаве и огромные нравственные силы, отпущенные ему природой.
Как личность и как характер Густав выкован из того же железа, что и Отто Квангель — герой последнего романа Фал-лады. «Каждый умирает в одиночку» (1947) — восставший во всеоружии своей ненависти против гитлеровского государства. Но Квангель нашел свою цель в жизни — эта цель Густавом найдена не была. Однако внутренне и он способен на подвиг, и своего рода подвиг им совершается. Правда, его деяние ни в какое сравнение не идет с содеянным супругами Квангель. Просто он, семидесятилетний старик — «последний берлинский извозчик» на свой страх и риск, при скромной финансовой поддержке падкой на сенсации газеты совершил поездку из Берлина в Париж и обратно. Весь этот долгий путь он проделал на том же экипаже, на котором ежедневно разъезжал по берлинским улицам, обдаваемый дымом автомобилей, безжалостно оттеснивших своего старомодного конкурента.
Поездка Густава проходит триумфально, и появление старого извозчика в городах и селах, лежавших на его пути, оставляло у встречавших чувство радости и доброжелательности. Нет, не потому так сердечно встречали его люди, что видели в нем олицетворение «доброго старого времени». Люди не любили старое время, ибо оно породило и мировую войну, и те бедствия, которые за ней последовали.
Хакендаль, проезжавший по дорогам Германии и Франции, принявший в Париже участие в гонках со старейшим парижским извозчиком, олицетворял собой мужество, которого недоставало людям, начинавшим терять веру в жизнь, в ее ценность.
Да, Хакендаль стойкий и мужественный человек, и этими своими качествами он вызывает уважение. Но его мужество, увы, бесцельно: оно не приложено к завоеванию какого-либо блага, имеющего общечеловеческую ценность. Оно лишь свидетельствует о том, что Густав потенциально способен на очень многое, в том числе и на действие, направленное на завоевание общественного блага. Но способен он также и на такое устремление, которое может подорвать или разрушить любые жизненные ценности, если силой обстоятельств или чьей-либо злой волей он будет к тому подвигнут. В существовании многих возможностей, таящихся в характере Густава, — сила и значение его образа — одного из самых фундаментальных обобщений, сделанных Фалладой, художником-реалистом. Характер Густава многозначен: в нем отразилась подлинная сложность сформировавших его общественных противоречий, определявших особенности исторического процесса в Германии, и многие из этих противоречий сохраняются до настоящего времени, обусловив жизненность образа, созданного творческим воображением писателя.