«Все-таки им удалось», – подумал Клос и пошел в том направлении, где наступали гренадеры последнего воюющего фельдмаршала рейха.
6
Город, как по мановению волшебной палочки, неузнаваемо изменился. Исчезли с балконов белые простыни, окна в домах были открыты настежь. На центральной площади развевался флаг со свастикой.
Ганс Клос неторопливо шел по улице, по которой недавно отходили польские части.
На углу, около разрушенного здания, лежала мертвая женщина. Клос видел, как эсэсовцы остановили бронетранспортер, выволокли эту женщину из дома и расстреляли.
Полковник, командир танковой дивизии, к которому провели Клоса, строго сказал:
– С каждым, кто не уберет вывешенные простыни и не будет приветствовать немцев, мы поступим также же решительно и безжалостно! Мы должны быть жестокими, – строго продолжал он. – Вся трагедия этой войны состоит в том, что о их пор мы, немцы, не были достаточно твердыми и безжалостными до конца.
Этот человек не был фанатичным гитлеровцем, но исправно выполнял свой воинский долг. Он не кичился особой верностью фюреру, но и не строил из себя наивного простака. Худощавое, неподвижное лицо прусского офицера было непроницаемо. Он принял капитана Клоса, так, как будто ожидал его. И когда Клос проанализировал еще раз разговор с командиром дивизии, он пришел к выводу, что тому уже что-то о нем было известно. Полковник проверил его документы, задал необходимые вопросы: из какой воинской части, когда вышел из окружения, какие подразделения противника встречал по дороге, зачем остановился в замке Эдельсберг.
Клос отвечал уверенно, кратко, по-военному. Оказалось, что полковник служил когда-то в 175-й дивизии и неплохо знал ее офицеров. В частности, вспомнил о Бруннере.
– А где сейчас Бруннер? – спросил он.
Клос подумал, что он также хотел бы знать, где Бруннер… Он очень надеялся, что в штабе фельдмаршала Шернера его нет…
– Не знаю, господин полковник, – ответил Клос, – я не с ним выходил из окружения.
Труднее Клосу было объяснить, как ему удалось вырваться из рук поляков. В таких случаях Клос имел железный принцип: старался, чтобы его сообщения больше соответствовали действительности. Он допускал, что полковник может допросить кого-нибудь из домочадцев Ринга, если уже не допросил раньше… Клос рассказал точно, как его арестовали и как во время конвоирования в польский штаб он сбежал, когда артиллерийский снаряд разворотил стену дома на той улице, по которой вели его поляки.
– Вам повезло, господин капитан, – пробурчал полковник. – Как вы считаете, кто на вас мог донести в польский штаб?
Полковник также интересовался Анной-Марией Элькен, хотя открыто не называл ее фамилию. Он только попросил сообщить обо всех, с кем Клос встречался в доме Ринга. Каждое слово в беседе с полковником имело важное значение. Было весьма удивительно, что командир танковой дивизии требовал такой точной информации о людях в доме Ринга.
Наконец полковник заявил, что направит Клоса в оперативную группу штаба фельдмаршала Шернера.
И только теперь Клос решился спросить командира дивизии о положении на фронте. Пруссак посмотрел на него холодными стеклянными глазами.
– Нет никакого положения, – пробормотал он. – Фронта, по существу, вокруг нас нет. Только несколько дивизий еще продолжают сражаться… Прошу уладить все свои личные дела и утром отправиться в штаб группы армий для дальнейшего прохождения службы. Там такие офицеры, как вы, господин Клос, нужны.
Клос получил новый мундир вермахта, побрился, начистил до блеска сапоги. И когда увидел себя в зеркале снова в таком же мундире, как и раньше, то подумал, что видит чужого человека. Он был уверен, что ему больше не понадобится играть роль, от которой он недавно избавился, но сейчас все повторялось…
Мундир был великоват, не по росту, а сапоги немного жали.
Эсэсовцы с бронетранспортеров не отдавали чести армейским офицерам, делая вид, что не замечают их. Они с тревогой посматривали на север, откуда доносились громовые раскаты артиллерийской канонады. Теперь она слышалась все ближе и ближе, и это наводило страх на немцев. Как долго это еще продлится? Неделю? Две? Вполне достаточно, чтобы погибнуть, но Клос не имел особого желания погибать сейчас, когда победа над гитлеровской Германией была близка.