– С каких пор вы стали это понимать? После Сталинграда, где нас здорово потрепали?
– А вы, господин Клос, когда изменили свои взгляды? – спросил Лейтцке.
Клос молчал.
– Давайте вообще не будем говорить на эту тему, – предложил Лейтцке, подавая Клосу треть сигареты. – Война проиграна, но это еще не последняя война Германии. Мы не должны допускать, чтобы унижали немецких солдат. Они еще будут нам нужны.
– Какой вздор, – прервал его Клос. – То, что вы говорите, господин полковник, верно по отношению к солдатам, а не к бандитам и убийцам, которые почти сплошь составляют нашу армию.
– Я думаю, – возразил Лейтцке, – об очищении наших рядов от преступников.
– Не поздно ли?
– Нет, это никогда не поздно. Американцы разыскивают Вольфа. Его необходимо выдать им, чтобы к тем, кто – останется, относились так, как они того заслуживают. Мы должны узнать, где он находится и под каким именем скрывается.
– Вы тоже, господин полковник, – рассмеялся Клос, – хотите иметь в руках козырь, да?
– Нет, я хочу спасти честь немецкой армии.
– Вы шутите, полковник. Никто из нас теперь уже ничего не спасет.
6
Клос бродил по двору, по коридорам зданий, заглядывал в лица офицеров и солдат, слушал, о чем они говорят, угощал сигаретами. Кто же из них Вольф? Многие, переодевшись сейчас в солдатские мундиры, наверняка служили в СС и СД, убивали и отдавали приказы об убийствах, и Вольф легко мог укрыться среди них.
Карпинский продолжал допрашивать пленных немецких офицеров. Их ответы в большинстве своем были однообразны.
Американцы выходили из себя, теряя терпение и надежду узнать что-либо существенное о группенфюрере.
Вольфа видели только те четыре гестаповца, а они, казалось, только насмехались над теми, кто их допрашивал.
Штурмбанфюрер Олерс на большинство вопросов отвечал: «Не знаю».
– Я ведал только административно-хозяйственными делами. Мне ничего не известно о взрыве на фабрике. Вольф лично отдал об этом приказ.
– Какой невинный младенец! – кричал Карпинский. – А как был доставлен газ «циклон» в лагерь? Кто подсчитал, сколько потребуется газа и во сколько обойдется убийство каждого военнопленного?
– Я был лишь простым служащим, – стоял на своем Олерс. – Работал за письменным столом и занимался этим только теоретически.
– Ты, чиновничья крыса! Отвечай, под каким именем скрывается Вольф? – сорвался Карпинский.
– Не знаю.
– Ты же признался, что Вольф приехал из Берлина за два дня до капитуляции. Где он сейчас?
– Не знаю.
– Видел его?
– Очень редко. У меня было много работы. – В голосе Олерса звучала нескрываемая ирония.
– Говоришь, было много работы! – кричал Карпинский, уже не владея собой. – Ты подписывал смертные приговоры! За два часа перед нашим приходом ты подписал двадцать девять приговоров!
– Я не подписывал, – упорствовал Олерс. – Зачем вы на меня так кричите?
Карпинский вдруг почувствовал себя усталым и беспомощным. Этот человек, так же как и его друзья Вормитц, Любоф и Фаренвирст, ускользал, умело лгал, и не было способа заставить его говорить правду. «Может быть, посадить его в подвал гестапо, – подумал Карпинский, – и поступить с ним так же, как это делали они?..» Но он чувствовал, что не сможет этого сделать. С трудом владея собой, он продолжал задавать вопросы.
– Ты сказал, – снова начал Карпинский, – что Вольф блондин, с продолговатым лицом, около ста восьмидесяти сантиметров роста, в возрасте около сорока лет. Ты сможешь его опознать?
На лице Олерса появилась усмешка, которая мгновенно погасла.
– Отказываешься? Это будет тебе дорого стоить.
– Я не отказываюсь, – проворчал Олерс. – Но сначала покажите мне его.
Карпинский открыл дверь. В соседнем зале стояли несколько человек, которых он выбрал среди сотен пленных. Их внешний вид в какой-то степени совпадал с приметами Вольфа, о которых говорили гестаповцы.
– Который? – угрожающе бросил Карпинский.
Гестаповец молчал.
– Который?! – крикнул Карпинский. – Который из них?
– Клянусь, – ответил Олерс, – что среди них нет группенфюрера Вольфа.
В дверях стоял Робертс, с усмешкой наблюдая за этой сценой.
– Послушай, Олерс, – проговорил он, – тебе известно, сколько ты проживешь, если не покажешь нам Вольфа?
Гестаповец вдруг взорвался: