– Боюсь, – прервал его Вонсовский, – что я немец только на сорок девять процентов. Ибо сегодня в моих жилах течет не менее одного процента алкоголя. Извините, что прервал вас, господин Дибелиус.
– Глупости, Вонсовский. Вернемся к этому разговору еще не раз, даю вам слово. Вам еще предстоят беседы со мной.
Послышался все нарастающий шум моторов.
– Ну, наконец-то! – сказал Дибелиус. – Приехали. Еще минута – и вы, господин граф, потеряли бы терпение. – Энергичным движением он подхватил Вонсовского под руку.
Эсэсовец гауптштурмфюрер Адольф Лехсе вошел в дом, отряхиваясь от снега. Лицо Дибелиуса, до этого такое кроткое и добродушное, мгновенно изменилось.
– Теперь, дорогой мой Вонсовский, пройдем в вашу ванную комнату. – Штандартенфюрер расстегнул кобуру и вынул пистолет. – Пойдешь и ты, Лехсе, увидишь кое-что весьма любопытное.
К счастью, Дибелиус не заметил Франтишека, который выходил из кухни и вовремя сумел спрятаться в тени лестницы.
Дибелиус, подобно опытному цирковому фокуснику, медленно приближался к умывальнику. Плавным движением он потянул за край раковины.
– Что, удивлены, Вонсовский?
– Тайник? – Граф надел пенсне, удивленно, как будто бы не доверяя сам себе, подошел ближе.
– Вы как будто ничего не знаете?
– В охотничьем домике-я бываю редко. Мое постоянное местожительство в Варшаве. А старые дома всегда хранят какие-то забавные тайники.
– Конечно, конечно, – усмехнулся Дибелиус. – В особенности, если на этих банкнотах, – он достал из тайника и поднес банкноты к глазам Вонсовского, – стоит дата выпуска: 1938, 1939 и даже 1940 год. О! Какие же тайны хранят эти старые, редко используемые охотничьи домики!.. – Из пачки сигарет штандартенфюрер вытряхнул на ладонь, ролики микрофильма. – Правда, Вонсовский?
– Судя на глаз, здесь немало денег, – ответил Вонсовский, закуривая сигарету.
Но Дибелиус уже перестал играть.
– Бери его! – крикнул он и с силой толкнул Вонсовского к Лехсе, стоявшему в дверях ванной комнаты.
– Удивительный способ благодарить за гостеприимство. – Вонсовский стряхнул пепел с отворота пиджака. – Думаю, что я могу взять свою шубу?
– Замолчи! Я тебя еще поблагодарю. Старуха фон Эксендорф не поможет тебе.
– Конечно, – сказал Вонсовский. – Вы не дали мне возможности вовремя объяснить, что этой ванной пользуется прислуга, а моя – наверху.
Лехсе вдруг вспомнил про камердинера. Он с выхваченным из кобуры пистолетом бросился в кухню, но через минуту возвратился. Открытое настежь окно объяснило ему все.
– Сбежал, – сказал Лехсе, – и совсем недавно.
– Видимо, это Франтишек, – сказал Вонсовский. – Просто не верится. Тогда понятно, почему он сбежал. Неприятно мне, господин штандартенфюрер, что в моем доме находился человек…
– Замолчи! – процедил сквозь зубы Дибелиус. – Выясним все в Варшаве. – И, не глядя на Вонсовского, направился к выходу.
Два солдата из железнодорожной охраны, нагруженные добычей, отошли уже на порядочное расстояние от охотничьего домика.
– Посмотри, Хорст! – сказал низкорослый, показывая на слабый свет в окнах. – Господа между собой всегда договорятся. Как стал графом, так он теперь может быть даже и поляком.
Но высокий не поддержал разговора – был занят усмирением гуся, который хлопал крыльями, пытаясь вырваться из его рук, скрюченных от холода.
Оберет Рейнер дрожащими руками застегивал пуговицы кителя и громко ругал своего ординарца, толстого фельдфебеля, который возился с приготовлением утреннего кофе.
Рейнер подошел к окну, отодвинул штору. На темном зимнем небе еще блестели звезды. Старомодные часы на комоде, в стиле бидермейер (Рейнер «унаследовал» эту квартиру вместе с мебелью от какого-то адвоката, который был переселен в гетто), показывали без пятнадцати пять.
– Клаус, ты ленивая свинья!
– Так точно, господин оберет! – ответил ординарец. В руках он держал небольшой поднос с чашкой кофе и двумя пряниками. Из-под шинели, наброшенной на длинную ночную рубашку, выглядывали домашние туфли. – Могу быть свободен, господин полковник?
Свободен – это значит вернуться в теплую кровать в комнате для прислуги, за кухней, в то время как он, полковник Рейнер, из-за этого идиотского телефонного звонка и пьяного бреда обезумевшего Дибелиуса должен тащиться на другой конец города. Это займет не менее часа туда и обратно и около часа, чтобы добиться чего-нибудь вразумительного от штандартенфюрера, и времени на то, чтобы выспаться, совсем не будет.
– Нет, – проворчал он недовольно. – Хватит тебе спать, Клаус. Лучше почисти ковры, натри до блеска полы. Вернусь, все проверю.
– Так точно, – ответил Клаус без энтузиазма и переступил с ноги на ногу, как бы желая продемонстрировать, что с удовольствием бы пристукнул по-солдатски каблуками, если бы на ногах были сапоги, а не домашние туфли.
Обжигаясь, оберст выпил чашку черного кофе – заспанный Клаус забыл, как всегда, положить сгущенного молока.
«Видимо, от употребления моей порции молока он так и растолстел», – подумал Рейнер, спускаясь к машине. Около ворот, урча мотором, стоял его «мерседес». Шофер, не обращая внимания на приказ экономить бензин, прогревал мотор на полных оборотах.
Отрывисто бросив шоферу адрес – аллея Шуха, – Рейнер погрузился в мысли о том, что будет, если полученное четверть часа назад сообщение Дибелиуса окажется правдой, а не чудовищной шуткой штандартенфюрера. Его охватил ужас.
Взбегая на третий этаж по широкой мраморной лестнице особняка бывшего польского министерства вероисповедания и общественного просвещения, где размещались сейчас служба СД и окружная полиция, он еще надеялся, что все это чудовищное Недоразумение, следствие» неумеренного употребления спиртного в охотничьем домике. Но когда открыл дверь в приемную и встретился с холодным взглядом рыбьих глаз гауптштурмфюдера Лехсе, который даже не соизволил встать навстречу ему, полковнику, а только движением головы дал понять, что Дибелиус ожидает его в кабинете, Рейнер понял, что необходимо быть готовым к худшему.
Лицо штандартенфюрера Дибелиуса не предвещало ничего хорошего. Рейнер тяжело опустился в кожаное кресло, стоявшее около письменного стола.
– Ты сошел с ума, Дибелиус. Скажи, что это неправда, – тихо произнес Рейнер без особой надежды на подтверждение.
Дибелиус молча пододвинул к нему коробку с сигарами. Поднес огонь, чтобы Рейнер прикурил.
– Этого не может быть, – сказал Рейнер, чувствуя, как вдруг воротничок его мундира, сшитого по размеру, стал в одну минуту тесным. – Это не укладывается в голове.
– Однако же… – Через широкий письменный стол Дибелиус подал Рейнеру напечатанный на машинке лист: – Прочитай.
Это был протокол, составленный в довольно-таки лапидарном немецком стиле, с изложением всего случившегося в охотничьем домике Эдвина Вонсовского и подробным описанием ванной комнаты и ниши, обнаруженной за умывальником.
Рейнер, вынимая сигару изо рта, заметил, что его рука дрожит.
– Может быть, в самом деле это его камердинер?..
– Наши специалисты, – не дал ему закончить Дибелиус, – с полной уверенностью утверждают, что как на банкнотах, так и на эбонитовых кассетах микрофильма обнаружены отпечатки пальцев Вонсовского.
– Только его? – в изумлении спросил Рейнер.
– Нет, есть и другие. Но, к сожалению, не его камердинера. Я приказал взять отпечатки пальцев с графина и подноса. Правда, сам он успел сбежать, но я уже имею карточку для его опознания.
– Какой же он был неосторожный!
– Нет, тайник был прекрасно замаскирован. Могу тебе сказать, что открыл я его совершенно случайно. А что касается камердинера, то дело здесь нечистое. Один из моих подчиненных – работник архива – клянется, что видел его где-то. И наконец, уже то, что он сбежал, говорит само за себя: видимо, он сообщник.
– А микрофильмы? Что на них заснято?
– Какие-то планы и фрагменты системы укреплений. Нам, правда, еще не удалось установить, представляют ли они какой-либо один объект или что-то большее. Во всяком случае, ясно одно, что это оборонительные сооружения. Кроме того, заснята схема организации берлинской полиции, сфотографирована часть списка лиц, облеченных особыми полномочиями специального представителя рейха по распределению продовольствия, список офицеров СД, работающих в специальных группах. Как видишь, немало.