- Когда? Сейчас только.
- Да она спит давно.
- А, чёрт! Прибегла, значит, только что. Каблуком по лицу стукнула, а ты - спит! - и он распахнул дверь, направляясь к Маше.
- Что ты! Что ты! - испуганно заговорила мать. - Каким каблуком? Да у неё с весны и обувки нет никакой. Она же босая ходит! Кто ей покупал?.. Ты спятил, что ли?
Но, по-видимому, Головень тоже сообразил, что нет у Маши ботинок. Он остановился, выругался и вошёл в избу.
- Гм... - промычал он, усаживаясь на лавку и бросая на стол флягу. Ошибка вышла... Но кто же и где его скрывает? И рубашка, и листки, и фляга... - потом помолчал и добавил: - А собаку-то вашу я убил всё-таки.
- Как убил? - переспросила ещё не оправившаяся мать.
- Так. Бабахнул в башку - и всё тут.
А Маша, уткнувшись лицом в полушубок, зарывшись глубоко в поддёвку, дёргалась всем телом и плакала беззвучно, но горько-горько. Когда утихло всё, ушёл на сеновал Головень, подошла к Маше мать и, заметив, что она всхлипывает, сказала, успокаивая:
- Ну, будет, Машенька. Стоит о собаке...
Но при этом напоминании перед глазами у Маши ещё яснее и ярче встал образ ласкового, помахивающего хвостом Шмеля, и ещё с большей силой она затряслась и ещё крепче втиснула голову в намокшую от слез овчину.
- Эх, ты! - проговорила Маша и не сказала больше ничего.
Но почувствовала Ленка в словах её такую горечь, такую обиду, что смутилась окончательно.
- Разве ж я знала, Маша?
"Знала! А что я говорила.. Долго ли было кругом обойти? А теперь что? Вот Головень седло налаживает, подводу берёт, ехать куда-то хочет. А куда? Не иначе как к Лёвке или ещё к кому - давай, мол, обыск делать. Подозревает он что-то...
Коля тоже посмотрел на Ленку. Был в его взгляде только лёгкий укор, и сказал он мягко:
- Хорошие вы, девушки... - и даже не рассердился, как будто не о нём и речь шла.
Ленка стояла молча, глаза её не бегали, как всегда, по сторонам, ей не в чем было оправдываться, да и не хотелось. И она ответила хмуро и не на вопрос:
- А немцы близко. Нищий Авдей пришёл. Много, говорит, и всё больше с танками, пехота тоже. - потом она подняла глаза и сказала всё тем же виноватым и негромким голосом: - Я попробовала бы... Может, проберусь как-нибудь... успею ещё.
Удивилась Маша. Удивился Коля, заметив серьёзно остановившиеся на нём большие тёмные глаза девушки. И больше всего удивилась откуда-то внезапно набравшейся уверенности сама Ленка.
Так и решили. Торопливо вырвал Коля листок из книжки. И пока он писал, увидела Маша в левом углу всё те же загадочные немецкие буквы и потом палочки, как на часах.
- Вот, - проговорил тот, подавая, - возьми, Лена... ставлю здесь свою подпись. С этой подписью каждый солдат - хоть ночью, хоть когда - сразу же отдаст начальнику. И не попадись смотри.
- Ты не подведи, - добавила Маша. - Или не берись вовсе... Давай я пойду.
Но у Ленки уже снова заблестели глаза. Она шагнула к Коле, наклонилась, взяла за руки. Потом решительно и быстро поцеловала его в губы. И отошла в сторону.
Все молчали. Молчал недоумённо Коля. Молчала Маша. А Ленка сделала ещё шаг назад и ответила с уверенной ноткой вернувшегося нахальства:
- Знаю всё сама... Что мне, в первый раз, что ли?
И, выскочив из щели, она огляделась по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, направилась краем наперерез дороге.
Солнце стояло ещё высоко над лесом, когда выбралась на дорогу Ленка, и когда мимо неё по той же дороге на подводе проехал куда-то Головень.
Недалеко от опушки Ленка догнала подводы, нагруженные мукою и салом. На телегах сидело пять человек с автоматами. Подводы двигались потихоньку, а Ленке надо было торопиться, поэтому она свернула в кусты и пошла дальше не по дороге, а краем леса.
Попадались полянки, заросшие высокими жёлтыми цветами. В тени начинала жужжать мошкара. Проглядывали ягоды дикой малины. На ходу она оборвала одну, другую, но не остановилась ни на минуту.
"Вёрст пять отмахала! - подумала она. - Хорошо бы дальше так же без задержки".
Замедляли ходьбу сучья, и она вышла на дорогу.
Завернула за поворот и зажмурилась. Прямо навстречу брызгали густые красноватые лучи заходящего солнца. С верхушки высокого клёна по вечернему звонко пересвистнула какая-то пташка, и что-то затрепыхалось в листве кустов.
- Эй! - услышала она негромкий окрик.
Обернулась и не увидела никого.
- Эй, девчонка, поди сюда!
И она разглядела за небольшим стогом сена у края дороги двух человек с автоматами, кого-то поджидавших. В стороне у деревьев стояла их подвода.
Подошла.
- Откуда ты идёшь?.. Куда?
- Откуда... - и она, махнув рукой, запнулась, придумывая дальше. - С хутора я. Корова убегла... Может, повстречали где? Рыжая, и рог у ей один спилен. Ей-Богу, как провалилась, а без её хоть не ворочайся.
- Не видели... Тёлка тут бродила какая-то, так ту наши ещё утром сожрали... А тебе не попались подводы какие?
- Едут какие-то... должно, рядом уже.
Последнее сообщение крайне заинтересовало спрашивающих, потому что они поспешно направились к своей подводе.
- Забирайся! - крикнул один, подходя к лошадям. - Садись. С нами поедешь.
- Мне домой надо, у меня корова... - жалобно завопила Ленка. - Куда я поеду?..
- Забирайся куда говорят. Тут недалеко, отпустим. А то ты ещё сболтнёшь и подводчикам.
Тщетно уверяла Ленка, что у неё корова, что ей домой, и что она ни слова не скажет подводчикам, - ничего не помогало. И совершенно неожиданно для себя она очутилась на партизанской подводе. Поехали быстро: партизаны спешили. Из нескольких брошенных ими слов, поняла Ленка, что едут они к отряду Лёвки, дожидающемуся чего-то в лесу. "А ну как Головень там, мелькнула вдруг мысль, - и узнает сейчас, что тогда?" И, почти не раздумывая, под впечатлением обуявшего ужаса, она слетела кубарем и бросилась с дороги вниз.
А Коля и Маша с тревогой ожидали и чутко прислушивались к тому, что делается вокруг.
- Уходи лучше домой, - несколько раз предлагал офицер Маше.
Но на неё словно упрямство какое нашло.
- Нет, - мотала она головой, - не пойду.
Выбралась из щели, разворошила солому, забросала ею входное отверстие и протискалась обратно.
Сидели молча: было не до разговоров. Один раз только проговорила Маша, и то нерешительно:
- Я маме сказала: может, говорю, если немцы появятся и уходить будут, то мы уйдём с ними; так она чуть не поперхнулась, а потом давай ругать: "Что ты языком только напрасно треплешь!"... А отца у нас нет. Отца в тридцатом забрали. Мне тогда ещё сколько лет было? Я почти не помню его. - она ещё помолчала. Потом, теребя платок, сказала вдруг: - Коля, а у тебя там, в Париже, девушка, невеста есть?
Коля повернул голову и внимательно поглядел на неё. После ответил:
- Нет. Нет у меня невесты.
Маша опустила лицо и сильно покраснела. Но всё-таки выговорила:
- Коля, а давай, мы с тобой поженимся?.. А?
Коля не выдержал и улыбнулся. Погладил Машу по голове и тихо прижал её к себе.
- Смешная ты, Маша, - сказал он. Нам бы до завтрашнего утра протянуть... А там...
И тут Маша сама почувствовала, какое большое и страшное это "бы", и потому она притихла у соломы, о чём-то раздумывая.
- Куда, чертовка? - круто остановил лошадь и вскинул автомат
партизан - тот, что держал вожжи.
Может быть, и не успела бы добежать до деревьев Ленка, если бы другой не схватил за руку товарища и не крикнул сердито:
- Стой, дурак... Не стреляй: всё дело испортишь.
Не вбежала, а врезалась в гущу леса Ленка. Напролом через гущу, наискок через кусты, глубже и глубже. И только когда очутилась посреди сплошной заросли осинника и сообразила, что никак не сможет проникнуть сюда подвода, остановилась перевести дух.