— Вполне в его духе, — шепнул Крюгер, повернувшись к Шнуррбарту.
Тот ничего не ответил. Он уже давно заметил, что Штайнер тайно симпатизирует Дитцу, который всегда терялся в обществе других солдат. Дело было не в том, что Штайнер покровительствовал юноше, делая поблажки при назначении караула или переноске снаряжения. Его отношение к Дитцу пробивалась порой в почти отеческом тоне, с которым он обращался к юному уроженцу Судет. Это было еще до того, как он стал занимать сторону Дитца в его ссорах с остальными солдатами взвода. Шнуррбарт испытал нечто вроде ревности, когда ему вспомнились случаи, свидетелем которым он был. Поведение Штайнера снова вызвало у него неудовольствие. Конечно, никаких колоколов не было, сказал он себе. Колокола в чаще леса в далекой России! Это просто смехотворно. Шнуррбарт в раздражении потянулся за трубкой, думая о том, стоит перейти на другую тему или нет. Но Дитц опередил его и заговорил первым. Может быть, он действительно слышал что-то. Если бы Штайнер не поддержал его, сказав, что тоже слышал колокола, Дитц, видимо, признался бы в том, что ошибся и колокольный звон ему лишь показался. Возможно, что Штайнеру тоже это показалось. Шнуррбарт повернулся к фельдфебелю:
— Ты на самом деле их слышал?
Штайнер нахмурился:
— Конечно. Я же достаточно громко это сказал, разве не так?
— Верно, — испуганно пробормотал Дитц. Он перевел взгляд на Ансельма, который, поджав губы, смотрел куда-то в пространство. Остальные тоже были не в духе. Юношу теперь окружала стена враждебных лиц, от которых исходила молчаливая угроза. Он почувствовал, что товарищей следует как-то успокоить, но не знал, как лучше сделать это и при этом не оскорбить Штайнера. Дитц слабо улыбнулся и, повернувшись к Крюгеру, сказал: — И все-таки это странно.
— Ничего странного в этом нет, — резко оборвал его Штайнер. — Что странного в том, что колокола звонят в воскресенье утром?
Все удивленно посмотрели на него. Неожиданно Крюгер громко хлопнул себя по ляжке.
— Конечно! — громко воскликнул он. — Сегодня же воскресенье! Точно. Я даже не подумал об этом.
— Ну вот, дошло до тебя, — с облегчением произнес Шнуррбарт. — Почему бы колоколам не звонить в воскресенье утром?
Настроение солдат моментально изменилось. Они закивали головами и обменялись довольными взглядами.
— Воскресенье! — вздохнул Мааг. — Будь я в этот час дома, то спал бы сном праведника.
— А потом проснулся бы и попил кофе с пирогом, — мечтательно добавил Пастернак.
— Хватит! Прекращай! — возмутился Крюгер. — К чему держать воду во рту, когда в моем мочевом пузыре все равно места больше?
— Хорошо сказано! — усмехнулся Шнуррбарт и, сняв каску, почесал голову.
Пастернак не унимался, продолжая упиваться ностальгическими воспоминаниями. Его длинное голодное лицо сморщилось радостной улыбкой.
— Мне кажется, что любой имеет право поговорить о пирогах, — продолжил он.
В его голосе прозвучал явный вызов, и Крюгер резко повернулся к нему.
— Ты имеешь право говорить и о дерьме, — раздраженно заявил он.
Пастернак тряхнул головой:
— Почему ты все время болтаешь всякие гадости?
— Гадости? — удивленно уставился на него Крюгер.
— Именно гадости, — энергично повторил Пастернак. На его усталое лицо снова вернулось привычное меланхолическое выражение. Прядь светлых волос упала на его усыпанный прыщами лоб.
— Послушай, да кто тут говорит гадости, я, что ли? — усмехнулся Крюгер.
— Не надо ссориться, ведь сегодня воскресенье, — вмешался Дитц.
— Можешь что тебе угодно делать со своим воскресеньем, — зло бросил Крюгер. — Какое нам, военным, дело до воскресенья, да еще здесь? — Он провел рукой по своему небритому лицу. — Это ты называешь воскресеньем? — Неожиданно разъярившись, он рывком распахнул мундир и вытащил из-под него часть грязной нижней рубахи. — Мы стали похожи на свиней! — рявкнул он. — Эти негодяи вынуждают нас разгуливать в таком омерзительном виде!
Шнуррбарт улыбнулся. Даже в лучшие дни пруссак не казался ему образцом чистоплотности. И все-таки Крюгер прав, подумал он, мы уже целый месяц не меняли нижнее белье. При мысли об этом у Шнуррбарта зачесалось все тело от поясницы до затылка. Проклятые вши, мелькнула в его голове мысль. Он на какой-то миг попытался представить себе, каково будет когда-нибудь встать под горячий душ и немилосердно оттереть спину жесткой мочалкой. Шнуррбарт едва не застонал от удовольствия. Вздохнув, он почесал большим пальцем затылок, где зудело сильнее всего.
Тем временем Крюгер заправил рубаху и застегнул мундир. Затем бросил взгляд на бесстрастное лицо Штайнера, который, похоже, прислушивался к разговору Дитца с остальными солдатами.