— Нам идти более тридцати километров, — напомнил взводный. — Если судить по карте, тут много болот. Кроме того, где-то неподалеку, прямо у нас на пути, протекает река. Надеюсь, что вы все понимаете, что нам предстоит. Ждать никого не станем. Тот, кто не выдержит и свалится, останется позади.
С этими словами Штайнер повернулся и зашагал вверх по склону. Все посмотрели ему вслед, после чего встали, забросили на плечи винтовки и ранцы и тоже двинулись вперед. Все старались идти ровно посредине просеки и смотрели себе под ноги, чтобы не поскользнуться в мокрой траве. Дорн замыкал строй. Ночью у него, наконец, прекратился понос, и он радовался этому. Он продолжал думать о галлюцинации Дитца. В конце концов, в этот час действительно где-то могли звонить колокола. Правда, далеко отсюда, в нескольких тысячах километров от этого леса. Возможно, колокола, которые они слышали, донеслись до них от руин Германии, навеянные волнами тоски. Они звонили по немецким солдатам, ведущим в эти дни отчаянные кровавые бои. Обреченные на проигрыш бои, подумал он. И самое скверное — то, что ты понимаешь это.
2
Новые позиции полка располагались к западу от Крымской, на всхолмленной местности, практически лишенной растительности. Отличительной чертой этого участка передовой считалась высота 121,4, на вершине которой была установлена деревянная вышка. 1-й батальон удерживал позиции на ее южном склоне. Отсюда открывался прекрасный вид на вражеский тыл, и артиллерийские наблюдатели могли видеть даже окраину Крымской, откуда последние роты вермахта отступили всего несколько часов назад. Здесь активно велось возведение оборонительных сооружений. Сооружались блиндажи, выкапывались пулеметные гнезда, постоянно подвозился строительный лес. Штабные офицеры прекрасно понимали важность нескольких следующих часов. Открытая местность гарантировала, что до наступления темноты вражеского наступления не будет. Но ночью русские пойдут в атаку, а с завтрашнего утра за работу возьмутся их снайперы. Важность скорейшего окапывания была понятна всем. Хотя прошлой ночью никому не удалось поспать, солдаты энергично взялись за лопаты и трудились практически без перерывов.
Командир батальона находился в одном из передовых блиндажей 2-й роты и рассматривал в стереотрубу участок своих позиций. Расположенный там лесок, по его мнению, был самым слабым местом вверенного ему сектора передовой. Вдоль его северного края тянулось шоссе Крымская — Анапа, которое наверняка станет целью следующего наступления противника. Этот лесок площадью примерно полтора квадратных километра представлял собой идеальный район огневых позиций, с которого враг начнет наступление.
Чем дольше командир батальона изучал местность, тем мрачнее становилось выражение его лица. Наконец он выпрямился и повернулся к командиру 2-й роты, стоявшему прямо перед ним.
— Невероятно. Непоправимая оплошность! — резким тоном произнес он. — Этот лес следовало срубить на корню или уничтожить огнем!
Добродушное лицо лейтенанта Мейера на мгновение перекосила недовольная гримаса.
— Мы прибыли сюда раньше, чем предполагалось.
— Раньше или позже, какое это имеет значение? — недовольно проговорил командир батальона. — О боже, у них нашлось достаточно времени, чтобы создать плацдарм. Хотелось бы мне знать, какой зеленый новичок повинен в этом. — С этими словами он снова прильнул к окулярам стереотрубы.
Мейер холодно посмотрел на него. Вытянутое лицо командира батальона с высоким лбом и светло-голубыми глазами дышало уверенностью и силой. Это особенно подчеркивали его плотно сжатые тонкие губы и волевой подбородок. Редкие седые на висках волосы удивительно контрастировали с загорелым лицом. Его мундир являл собой шедевр портняжного искусства, он искусно подчеркивал широкие плечи и узкую талию командира батальона. Он, безусловно, был превосходным, эталонным образцом офицера, однако, несмотря на это, Мейер сильно недолюбливал его. Он с неудовольствием наблюдал за тем, как гауптман Штрански тонкими длинными пальцами подкручивает верньеры стереотрубы. На его левой руке был массивный перстень с печаткой. На нем, несомненно, красуется семейный герб, подумал Мейер и вспомнил, как полковой адъютант рассказывал ему о том, что Штрански имеет большое поместье в Восточной Пруссии. Впрочем, дело не в поместье. Мы все здесь одинаковы, сказал себе лейтенант. Горстка людей, стремящихся сберечь себя, похожих на слабый, неверный свет свечей в блиндаже. Кучка манекенов в военных мундирах, чувствующих и думающих, как человеческие существа, но обученных вести себя как автоматы.