— Никто ничего не станет говорить, а даже если и сболтнет словечко, то мы еще здесь. А тебе лучше попридержать свой пыл.
Крюгер потихоньку остыл и вновь предался созерцанию своих грязных ног. Вывод он сделал следующий — ему было бы неплохо помыться, причем в самое ближайшее время. Поскольку сама эта идея предполагала наличие ванны, то он мысленно перенесся к себе домой, в Кенигсберг, и грустно вздохнул.
— В чем дело? — спросил Шульц.
Крюгер пожал плечами.
— Просто я о чем-то задумался, — уклончиво ответил он и повернулся к Фаберу: — А ты почему притих?
— Я вообще-то молчун, — ответил тот.
Крюгер кивнул:
— Это верно. — Раньше он как-то об этом не задумывался, но лишь теперь понял, что Фабер действительно говорил очень мало. — В этом есть свои плюсы. Когда-то я был знаком с одной девушкой. Так вот, она была такой же тихоней, что и ты.
— Вот бы мне такую жену, — заметил Шульц. — А ты сам почему на ней не женился?
Крюгер ничего не ответил, и его приятели поняли, что расспрашивать дальше бесполезно. Шульц продолжал дымить сигаретой. В тоннеле несколько солдат явно вели соревнование на звание самого громкого храпуна. Часовой у пулемета стоял понурившись — дремал на ногах.
— Черт, — негромко выругался Шульц. Двое других вопросительно посмотрели на него — мол, что такое?
— Да все, — объяснил он, пожимая плечами. Неожиданно ему в голову пришла одна мысль: — А правда, что твой отец русский? — спросил он.
— Ты имеешь в виду меня? — спросил Крюгер.
Шульц кивнул:
— Помнится, мне кто-то говорил, вот только не помню, кто.
Крюгер натянул ботинок. Лицо его потемнело.
— Разве фамилия Крюгер похожа на русскую? — В голосе его слышалась ярость. — Уж если тебе хочется знать, у него было русское подданство, вот и все. К тому же он вот уже пять лет как умер.
— Понятно, — отозвался Шульц и смущенно замолчал. Крюгер же принялся зашнуровывать ботинок.
— А твоя мать? — подал голос Фабер.
— Она давно умерла, — ответил Крюгер, вставая.
С этими словами он пошел прочь, скорбно ссутулившись.
— Черт, — вновь произнес Шульц, выбросил на рельсы окурок и зевнул. Минут пять он сидел мрачнее тучи, затем взял свой автомат и снова зевнул. — Хочу немножко вздремнуть, — сказал он Фаберу. — Разбуди меня, когда будут раздавать Железные кресты.
С этими словами он прошел чуть глубже в тоннель, где вовсю храпели другие солдаты, лег рядом с рельсами, засунул под голову ранец и закрыл глаза. Фабер не сводил с него глаз. Еще дальше в тоннеле темнота казалось чем-то вроде густых чернил, а впереди, не более чем в десятке метров, в горло тоннеля лился солнечный свет, такой ослепительный, что Фабер был вынужден зажмуриться, когда вновь повернул голову к выходу. Какое-то время он сидел неподвижно, но затем решил немного прогуляться, изучить окружающую местность. Он прошел мимо пулеметчика и вышел под открытое небо. Горный хребет, под которым проходил тоннель, поднимался над ним почти вертикально, голый и неприветливый. Примерно где-то посередине склона в небольшом, по пояс, окопчике стояли несколько солдат, глядя на него вниз.
— Как там русские? — крикнул им Фабер.
Один из бойцов рассмеялся:
— Ими здесь даже не пахнет. Готов поспорить на собственную задницу, что они все еще в Новороссийске, хлещут шампанское. А ты куда собрался? В разведку?
— Слишком опасно, — ответил Фабер. Он было хотел добавить еще пару слов, но не успел. Потому что откуда-то сверху донесся громкий крик, и затем кто-то произнес:
— Сюда кто-то идет.
— Русский? — поинтересовался Фабер. Оттуда, где он стоял, ему почти ничего не было видно.
Солдат покачал головой:
— Сомневаюсь, должно быть, кто-то из наших.
Фабер обернулся и бросил взгляд в западном направлении вдоль железнодорожного полотна. Рельсы блестели на солнце, сливаясь вдали в сплошную серебряную ленту, которая, казалось, тянулась до самого неба.
— Он идет справа, — произнес один из тех, что сидели наверху.
Фабер заметил, как тот высунул голову из окопа.
— Со стороны шоссе? — уточнил он, проникаясь еще большей уверенностью в том, что это Штайнер.
— Оттуда.
— Пойду посмотрю, кто это, — произнес Фабер после минутного колебания и взобрался на насыпь. Чтобы добраться до шоссе, ему пришлось пересечь широкое поле, заросшее высокими виноградными лозами, чья густая листва закрывала обзор. Осторожно, чтобы не повредить виноградник, он протиснулся сквозь проволочное заграждение и вышел на дорогу.
Он с первого взгляда понял: навстречу ему, не вынимая изо рта сигареты, идет не кто иной, как Штайнер. Кстати, тот тоже наверняка его увидел, хотя шага так и не прибавил, да и лицо его также не выражало никаких чувств. Разделявший их остаток пути он проделал с равнодушным видом, как будто знал, что товарищ будет поджидать его. Не дойдя пары метров, он остановился и вынул изо рта сигарету.