— Кажется, они уже идут сюда, — произнес Крюгер.
Откуда-то из глубин тоннеля раздался топот ног по шпалам, и чей-то голос позвал:
— Где раненые?
— Здесь, — отозвался Крюгер. — Глаза, — шепнул он Штайнеру.
— Как это понять, глаза? — удивился тот.
— Их больше нет.
— Нет?
— Нет, обоих нет.
Штайнер безвольно запрокинул голову. Все, что он видел, — это массивный свод тоннеля над собой. В следующее мгновение он почувствовал, как чьи-то руки его подняли и положили на носилки. Затем над ним снова возникло лицо Крюгера.
— Только без рева, — приказал ему Штайнер.
— А кто здесь ревет? — ответил Крюгер, хлюпая носом.
— Ты теперь тут последний командир, — сказал ему Штайнер. — Ты не должен реветь.
Крюгер послушно кивнул.
— Вы готовы? — раздался чей-то голос.
— Заткнись! — рявкнул Штайнер, повернув голову в его сторону, а потом снова заговорил с Крюгером: — Можешь взять мой автомат. Мне он все равно в ближайшее время не понадобится.
Крюгер кивнул. Санитары с носилками тронулись с места, и он прошел вместе с ними несколько шагов.
— Когда ты вернешься, — сказал он, — можешь снова привезти для меня флакон духов.
В этой части тоннеля было еще довольно светло, и он сумел рассмотреть лицо Штайнера. Неожиданно он остановился на месте как вкопанный и крикнул:
— Да ты сам ревешь!
Но Штайнер ничего ему не ответил. Он отвернулся к стене и думал про себя: эх, старый приятель, мой старый добрый приятель. Даже сквозь закрытые веки он видел, как вокруг него собирается тьма. Неожиданно он ощутил, что его бьет дрожь. Он попытался сжаться в комок, подтянуть к груди ноги и вновь ощутил во рту кровь. Проклятие, мысленно выругался он. Кровь стекала по его губам, а когда он закашлялся, то все тело пронзила такая нестерпимая боль, что он застонал.
— Скоро будем на месте, — раздался над ним голос. — Стисните зубы.
— Хорошо, — прошептал Штайнер.
Когда он открыл глаза, то увидел, какая вокруг тьма. Как в могиле, подумал он. Неожиданно в нем проснулся страх, и он задрожал всем телом. Почему-то у него возникло чувство, что вокруг него всегда будет эта тьма, как и для Фабера, который лишился обоих глаз. О боже, подумал он, ну почему это должен был быть Фабер? Мысль о том, что Фабер ослеп, не укладывалась в голове. На какие-то секунды Штайнер позабыл даже о собственной боли и, широко раскрыв глаза, смотрел туда, где над ним должен был находиться свод тоннеля. Свод тоннеля, а дальше над ним голубое небо. А вот для Фабера неба больше не будет, как не будет для него ни звезд, ни зеленых деревьев. Штайнер почувствовал, что сейчас разрыдается. Он открыл рот и простонал. Боже мой, подумал он, боже мой. Какое-то время он лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к жутковатому уханью в груди и спине. Одеяло под ним пропиталось кровью, которая била фонтанами из разорванной плоти.
И чем больше крови вытекало из него, тем легче становилось его тело. Он казался самому себе парящим в воздухе перышком, которое устремляется к свету. Устремляется к свету? Сначала по лицу его скользнул лишь сероватый блик, который медленно начал превращаться в сияющий кристалл, становясь все больше и ослепительнее, пока на него стало невозможно смотреть. Но Штайнер смотрел, не в силах оторвать глаз. Наконец губы его зашевелились, и он прошептал:
— Анна.
Затем он увидел ее лицо. Ее глаза, которые смотрели на него. Увидев ее улыбку, он тоже улыбнулся ей в ответ и произнес:
— Я иду к тебе! Я иду к тебе, Анна!
И его вынесли из тоннеля навстречу солнечному дню.