Эта мысль вернула Шнуррбарта из мира грез на землю. Вздохнув, он посмотрел вперед, на бруствер окопа. Ночь была темная. Казалось, будто окружающий мир обсыпан густым слоем печной сажи. Он бросил взгляд на светящийся циферблат часов. Оказывается, воспоминания отняли у него более двадцати минут. Шнуррбарт торопливо вылез из траншеи, несколько секунд постоял, прислушиваясь, затем направился к блиндажу.
Из темноты неожиданно выросла какая-то фигура, устремившаяся прямо к нему. Он узнал Голлербаха.
— О Штайнере что-нибудь известно? — поинтересовался Шнуррбарт.
— Нет, ничего. Одному дьяволу известно, где он.
— Скверно, — проворчал Шнуррбарт. — Вечно он затевает игру в прятки. Мог бы взять с собой кого-нибудь из наших.
Голлербах пожал плечами:
— Ты же его знаешь.
Хотя Шнуррбарт не маленького роста, Голлербах все равно был выше. Он стоял с непокрытой головой, и его светлые, почти белые волосы были хорошо заметны в темноте. Вместе с Крюгером он был во взводе одним из немногих «стариков». Это был уравновешенный, легкий в общении солдат. Отличался он тем, что в каждый привоз почты ему всегда доставалось письмо от его девушки. Однако за последнюю неделю почту в батальон не привозили, и Шнуррбарту вспомнились недавние слухи о масштабном окружении, в которое попала вся кавказская армия. Хотя он не слишком доверял подобным разговорам, ему было ясно, что такую перспективу не следует исключать. Их еще ждет множество неприятных сюрпризов. Жаль, что Штайнера здесь нет, подумал он, но вслух сказал следующее:
— Он упрям, как осел.
— После того как он вернулся из отпуска, у него все время скверное настроение, — заметил Голлербах. — Хотел бы я знать, что с ним там случилось.
— Я бы тоже. — Последние месяцы Шнуррбарт думал об этом почти постоянно.
— Во всяком случае, — продолжил Голлербах, — он, должно быть, малость побрыкался, иначе его не понизили бы в звании с фельдфебеля до рядового и на четыре месяца не перевели в штрафной батальон.
Шнуррбарт задумчиво почесал живот. Ему не особенно хотелось углубляться в разговор на эту тему. Во взводе кое-что слышали о Штайнере, однако причины его разжалования в рядовые до сих пор оставались загадкой.
— Все гораздо проще, чем ты думаешь, — ответил он бесцеремонным тоном. — Наверняка сболтнул лишнее и поплатился за это.
— Верно, вполне может быть, — согласился Голлербах. Шнуррбарт мысленно подсчитал месяцы. Штайнер вернулся в роту ровно полгода назад. Его ранило в боях под Изюмом, и он получил отпуск по ранению. Дома, по всей видимости, случилось нечто такое, о чем он отказывается рассказывать. Во всяком случае, произошедшее привело к тому, что его перевели в 500-й штрафной батальон. Пробыв там четыре месяца, он получил чин фельдфебеля и полгода назад снова объявился в своей старой роте, еще более замкнутый, чем прежде. Шнуррбарт вспомнил, как на все вопросы он лишь равнодушно пожимал плечами. Вскоре всем это надоело, и расспросы прекратились. Во всяком случае, безумный ритм событий последних недель мешал ему сосредоточиться на настоящем. Отступление от Туапсе на нынешние позиции уже больше нельзя было назвать «гибким сокращением линии обороны». Это, скорее, походило на начало конца. Думая об этом и о Штайнере, Шнуррбарт вздохнул.
— Пожалуй, нам придется искать его, — сказал он.
— Я тоже так думаю. Но где же его найдешь в такой темноте? Да и русские никуда не делись, они совсем близко.
Шнуррбарт был вынужден согласиться с этими доводами. Он подхватил патронную ленту, вставил ее в приемное отверстие и сказал:
— Почему бы тебе не вернуться в блиндаж? Там немного согреешься. А я пока останусь здесь и понаблюдаю за местностью. Если что-то случится, ты знаешь, где я.
Голлербах кивнул и устало зашагал к блиндажу.
Теперь спала уже большая часть солдат. Один лишь Дорн все так же сидел за столом. Поскольку ему через час предстояло сменить в карауле Дитца, уже не имело смысла ложиться спать на такое короткое время. Кроме того, его вот уже несколько дней подряд мучили сильные желудочные спазмы, от которых он никак не мог уснуть. Вероятно, они были вызваны скудным рационом питания.