Так Катя была заочно принята в компанию «торчков-затейников», как они себя называли, и начала постепенно возвращаться к жизни. Но это возвращение оказалось для нее удивительно горьким и безрадостным.
Когда прошел мучительный «отходняк» и девушка наконец со всей очевидностью убедилась, что она вовсе не «откинутая», а вполне живая и никакой авиакатастрофы не было, а был просто кошмарный и совершенно «шизовый» бред, о котором даже противно вспоминать, Катя хоть и довольно смутно, но все же припомнила некоторые предшествовавшие этому события. И внезапно с ужасом поняла единственную и главную причину, по которой она едва не «залетела на дурку», как выражались ее новые знакомые. И «залетела» не по своей воле. Проще говоря, кому выгодно было таким отвратительным способом лишить ее наследства, а может быть, и вовсе негласно спровадить на тот свет… Загадкой оставалось только одно: кто и каким чудом сумел вырвать ее из лап ненавистной «скунсихи»? И где она провела несколько дней перед тем, как оказалась здесь?!
К слову сказать, местные «торчки-затейники» отнеслись к девушке на удивление сострадательно. Вопреки расхожим стереотипам, вовсе не пытались насильно посадить новенькую на иглу. В душу не лезли. И вообще почти не обращали на Катю внимания. Только отобрали у нее одно из дешевых колечек и наградили приживалку говорящей кличкой — Молчуха… В ответ Катя старалась посильно оправдать свое пребывание здесь и каждый день добровольно принималась за уборку этого постоялого двора. Эта тяжкая и непривычная работа помогала ей на время забыть обо всем: о смерти отца, о предательстве Минина, о подлой «скунсихе» и, конечно, о нынешнем своем отчаянном положении. Выхода из него Катя пока не видела. И по правде говоря, не особенно искала его. Ее охватила непреодолимая апатия и полное безразличие к своей дальнейшей судьбе. Идти ей было некуда и не к кому. Наконец, Катя прекрасно осознавала, что, если люди Гроба ненароком ее найдут — а в том, что они искали, сомневаться не приходилось, — пресловутая «дурка» до конца дней станет для нее живой могилой. А тут ее окружали пусть и с придурью, но вполне сострадательные люди…
По причине извечной перенаселенности гостеприимной квартиры Катю временно «прописали» на кухне, где она и спала прямо на полу, вернее, на старом, облезлом матрасе, напоминавшем скорее мешок камней. Постельным бельем ее по забывчивости не обеспечили. Впрочем, и остальные члены «торчковой» коммуны отнюдь не обременяли свой быт подобного рода условностями. Спали (причем нередко с открытыми глазами) вповалку кто и где упал. Ели что попало и без особого аппетита. Спиртных и табачных изделий не употребляли вовсе. Зато непрестанно «зависали», «ширялись», «трескали», «винтились» — одним словом, кайфовали…
Вследствие такого бесконечного кайфа все обитатели упомянутой квартиры отчасти напоминали сборище зомби и выглядели, как говорят в народе, краше в гроб кладут. Многие из них давно позабыли не только удивительное слово «работа», но даже собственное имя. Соображали на очередную «варку» исключительно посредством кооперации. Либо за натуральную плату активно помогали оптовым торговцам «дурью» расширять свой бизнес, занимаясь пропагандой и распространением вечного кайфа среди неохваченных молодежных масс.
Во всем этом Катя, по ее собственному желанию, никакого участия не принимала. Зато с завидным терпением несла на своих хрупких плечах нелегкое бремя своеобразной сестры-хозяйки, которой она постепенно сделалась для всей честной компании. Ходила за продуктами. Готовила еду. Мыла и подметала. Тоннами выносила мусор. И не успевала закончить свой трудовой подвиг, как все приходилось начинать заново… Поначалу многие члены «торчкового» братства смотрели на нее, мягко выражаясь, как на «шизовую». Но вскоре привыкли и перестали ее замечать. Что же касается хозяйки дома, то полновластная Чума неожиданно прониклась к новенькой искренним сочувствием и благодарностью и, как она сама выражалась, просто «запала» на эту несчастную «герлу».