— Позвольте узнать, государь, как мог Орден защитить тех, кто сам пожелал навлечь на себя беду? Магистр де Бланшфор предупреждал вас…
— Помолчите, мессир! — вскипел Амори, едва не вскочив со своего кресла с резными подлокотниками, больше походившего на трон.
— Ибо сказано в Библии, погибели предшествует гордость, и падению — надменность, — продолжал тамплиер, ничуть не смущаясь виду разъяренного короля.
— Тогда вам, мессир Одо, в первую очередь стоило бы смирить свою собственную гордость, — вмешался Бернар. Тамплиер бросил на него недовольный взгляд из-под нахмуренных светлых бровей и коротко усмехнулся.
Одо де Сент-Аман был французским рыцарем из Артуа и олицетворением гордыни храмовников. В Орден он вступил в достаточно юном возрасте, участвовал во многих сражениях и даже служил какое-то время маршалом Иерусалима, благодаря чему приобрел славу бесстрашного рыцаря, умелого полководца и непримиримого упрямца, всегда твердо стоящего на своем. И Бернар не сомневался, что сейчас этот пятидесятидевятилетний рыцарь намерен употребить всё свое влияние в Ордене, чтобы занять пост Великого Магистра. Но если де Сент-Аман возглавит храмовников, он никогда не допустит, чтобы Амори или иной другой правитель вмешивался в дела Ордена.
— Не будем ссориться, мессиры, — заговорил второй тамплиер, старый друг иерусалимской короны Филипп де Милли. — Все мы преследуем одну и ту же цель.
— И давно ли, любезный брат, целью нашего Ордена стали завоевания? — надменно спросил де Сент-Аман. — Мы защищаем христиан и храним Святой Град от неверных.
— Позволяя им жить в городе, — немедленно ввернул король.
— Не мы им это позволили, — бросил в ответ храмовник. — И Орден не будет ввязываться в ваши войны без острой на то необходимости. Мы рыцари Христа, а не ваша личная гвардия, Амори.
— Довольно! — велел король. — Ваша гордость, мессир, однажды вас погубит.
— Пусть так, — ничуть не смутился де Сент-Аман. — Но я умру с честью, как и полагается рыцарю Ордена.
Жасинт тихо и восхищенно выдохнул за спиной у отца. Бернару захотелось сделать мальчишке выговор, но ему мешало присутствие короля и понимание самого Бернара, что этим он ничего не изменит. Жасинт был слишком молод и горяч, чтобы увидеть в речах и поступках де Сент-Амана не одну только рыцарскую честь.
— Ну так идите и умрите! — взорвался Амори. Любой другой поданный короля при виде такой неприкрытой ярости уже упал бы ему в ноги, вымаливая прощение, но проклятый храмовник только усмехался, как ни в чем не бывало. И отвесил Амори полный откровенный издевки поклон.
— Как вам будет угодно, Ваше Величество.
— Каков наглец! — возмутился король, откидываясь на спинку кресла, когда непримиримый храмовник вышел. — Делает, что пожелает, говорит, что вздумается! Представьте себе, мессир, он заявил мне, что я не имею никакой власти над этим проклятым Орденом. У них, видите ли, нет короля!
Бернар не стал говорить Амори, что де Сент-Аман по сути был прав. Храмовники подчинялись светской власти, только если сами того хотели. В действительности же управу на них имел один лишь Святой Престол.
— Можно подумать, что он уже Великий Магистр! — продолжал бушевать король.
— Мессира Одо уважают в Ордене, — осторожно заговорил оставшийся в зале тамплиер. — И я не буду удивлен, если…
— Этому не бывать! — почти выкрикнул Амори, оборвав рыцаря на полуслове, и ударил кулаком по резному подлокотнику кресла. — Вы этого не допустите, Филипп! — потребовал он, подавшись вперед и непреклонно сощурив светлые глаза. Король приказывал и не желал выслушивать возражения.
— Я вступил в Орден всего три года назад, государь, — тем не менее ответил де Милли, едва заметно качнув головой. — И к тому же участвовал в вашем недавнем походе. Другие рыцари меня не жалуют, поскольку я ослушался магистра де Бланшфора и должен быть сурово наказан за это.
— Этого я не допущу, — отмахнулся Амори. — Даже храмовники не посмеют судить моих друзей за верность мне.
Филипп де Милли почтительно склонил полуседую голову. Тамплиер был не так уж стар, всего сорок восемь лет, но смерть жены, и побудившая его вступить в Орден, сильно подкосила здоровье де Милли, поэтому теперь он выглядел куда старше своих лет.
— А вы что скажете, мессир? — спросил король, поворачивая к Бернару узкое худое лицо с аккуратно подрезанной бородкой и делая знак приблизиться. — Что мне делать с этим проклятым Орденом? Им же действительно никто не указ!
— Кроме Папы Римского, — осторожно напомнил ему де Милли, а Бернар кивнул, соглашаясь с храмовником.
— И что же, мне писать Его Святейшеству, словно я обиженный мальчишка? Да надо мной будет смеяться весь христианский мир, если узнает, что я не в состоянии справиться с какими-то монахами!
— Если позволите, государь, я скажу, что с тамплиерами не в силах справиться ни один правитель, будь он в Святой Земле или на Западе, — ответил Бернар. — А уж на мессира Одо и сам дьявол управы не найдет.
— Ну почему же, мессир? — фыркнул Амори. — Моему племяннику в Англии это удалось. Став королем, он заставил их выбрать нового английского магистра. Напомните мне его имя, Филипп, я запамятовал.
— Ричард Гастингс, — ответил де Милли. — Но Генрих Плантагенет…
— Что, Филипп? — спросил Амори. — Говорите прямо. Генрих силен, вы это хотели сказать? А я, надо полагать, слаб? Я знаю, что обо мне говорят все эти сплетники. Что мой брат был великим королем, а я всего лишь его бледная тень, — бросил Амори, недовольно махнув рукой. — Я ношу эту корону уже почти шесть лет, но в меня до сих пор не могут поверить даже мои собственные вассалы. Они по-прежнему предпочитают мне мертвого Балдуина. Как будто он может подняться из могилы и вновь взяться за меч, и лишь я не позволяю ему этого сделать, поскольку занял его трон.
— Те, кто смеет говорить подобное, всего лишь ничтожные завистники, — ответил Бернар. — Они не знают вас так, как знаем мы, государь.
— Оставьте свою лесть, мессир, — вновь махнул рукой король. — Я жду от вас совета, а не пустых восхвалений. Вы, надо полагать, помните еще первого магистра этого проклятого Ордена. Он, если я верно припоминаю, умер как раз в год моего рождения.
Бернар коротко кивнул.
— Мне довелось часто видеть его при дворе вашего деда, государь. Король Балдуин и магистр де Пейен были добрыми друзьями. Да и ваш отец отзывался о нем с уважением.
— Надо полагать, в те годы храмовники еще не забыли о почтительности, — бросил Амори. — Впрочем, полагаю, что на то их обязывала бедность. Теперь же они богаче и заносчивее иного короля.
— И всё же, государь, я убежден, что в Ордене по-прежнему найдется немало достойных рыцарей, помнящих, в чем состоит их долг перед Святой Землей. Не все они так же надменны и честолюбивы, как Одо де Сент-Аман, — заметил Бернар, хотя сам полагал иначе. Излишняя независимость храмовников порождала десятки пороков. Но де Сент-Аман был худшим из них, а из двух зол, как известно, выбирают меньшее. — Новый магистр должен быть человеком разумным и богобоязненным.
— Мне не нужен очередной гордец во главе Ордена, — согласился Амори и, судя по прищуру светлых глаз, прекрасно понял, к чему клонит его верный рыцарь. — Мы должны быть за одно, Филипп, — заявил король, вновь поворачивая лицо к де Милли. — Иначе мы рискуем поставить Святую Землю под удар сарацин. Я хочу, чтобы вы поговорили с другими рыцарями. Выясните, кто из них действительно верен идеалам тамплиеров, а кто думает лишь о собственной гордыне. Убедите непокорных вспомнить, в чем состоят их орденские клятвы. В это нелегкое время Орден должен быть силен, как никогда.
Бернар едва заметно усмехнулся, почтительно склонив голову, чтобы Амори ничего не заметил. Громкие слова короля не произвели на него ни малейшего впечатления. Говоря о единстве перед лицом врага, Амори желал лишь установить контроль над непокорным Орденом. И Бернар не сомневался, что Его Величество сумеет удержать храмовников в кулаке. Хотя бы на время.