***
Геркулесовы столпы, 2 апреля.
И без того бледное лицо Жослена приобрело нездоровый салатовый оттенок, сделавший его предметом ехидных шуточек со стороны тех рыцарей, кто не страдал морской болезнью, и сочувственных взглядов со стороны тех, кто мучился не меньше.
— Может, тебе водички принести? — обеспокоенно спросил Ариэль, когда аквитанец появился на палубе и, пошатываясь и постоянно хватаясь за борт, пробрался к тому месту, где сидел оруженосец. Тот забрался на край борта и болтал ногами, наблюдая, как Льенар пытается научить «ни на что негодных английских растяп» сражаться на постоянно гуляющей под ногами палубе.
— Не надо мне водички, — с трудом выдавил Жослен. — Ее за бортом вон сколько. А ведь как хорошо всё начиналось, — простонал аквитанец, прислоняясь к борту и запрокидывая голову. Ариэль изобразил на лице сочувствие, хотя сам мог бы с легкостью прогуляться по краю борта от кормы до носа и обратно.
— Капитан говорил, что при таком хорошем ветре мы доберемся до марсельского порта вдвое быстрее, чем ожидалось, — попытался он приободрить мучающегося рыцаря, но тот не оценил стараний.
— Хорошем ветре? — страдальчески взвыл Жослен. — Хороший ветер был, когда мы вышли из Ля Рошели! А это порождение Сатаны, а не ветер! Как вообще можно плыть в такой шторм?!
Ариэль поднял глаза к небу, ища там признаки шторма. Небо, словно в насмешку над Жосленом, было ярко-голубого цвета и без единого облачка.
— Кто тебя учил так ноги ставить, любезный брат? — ругался тем временем Льенар. Сам он перемещался по палубе на удивление легко, словно та была совершенно неподвижной, а вот Уильям чувствовал себя так, будто при одном неосторожном движении его попросту выбросит за борт. Пока они шли от вдоль побережья Аквитании и королевства Кастилия, море своей безмятежностью напоминало ему полированное зеркало в покоях матери.
Но стоило им обогнуть Иберийский полуостров, как уже на следующее утро поднялся сильный западный ветер, и теперь казалось, что корабль то взлетает над волнами, едва касаясь их днищем, то падает в морскую бездну, и соленые брызги долетают до вершины мачты. Поначалу Уильям даже счел это завораживающим. Ровно до того момента, как выяснилось, что Льенар намерен продолжать тренировки и в таких условиях. К легкой качке новоиспеченные тамплиеры привыкли достаточно быстро, но теперь некоторые из них с трудом могли даже ходить по палубе, не то, что фехтовать.
— Доблестные воины, — ворчал Льенар, явно передразнивая брата Эдвина. Сегодня он сражался одним клинком вместо уже привычных рыцарям двух, но менее опасным противником от этого не становился. — Такие доблестные, что на даже ногах устоять не могут. Сохраняй равновесие! Нет, это просто невыносимо! — рявкнул рыцарь и отрывисто взмахнул мечом, словно хотел снести кому-нибудь голову. — Вот что ты будешь делать, любезный брат, если на нас нападут сарацинские пираты?
— Притворюсь мертвым! — не выдержал Уильям, лежа на спине и потирая ушибленный затылок. Остальные рыцари, уже успевшие получить от Льенара новую порцию синяков и насмешек или только ждавшие своей очереди, разразились радостным хохотом. Льенар смерил лежащего противника взглядом и заявил:
— А ты, брат Уильям, не так плох, как казалось на первый взгляд. Боец, конечно, посредственный, но вот ход мыслей у тебя, как правило, верный.
Уильям невольно оскорбился. Его учили лучшие мечники Англии, как нормандские, так и саксонские, а теперь какой-то наглец в белом сюрко с красным крестом называл его посредственным.
— И не смотри на меня так, — велел Льенар. Уильям едва не рассмеялся в ответ, вспомнив, какой страх нагонял одним взглядом на английских рыцарей. А Льенар, казалось, даже не догадывался, что перед ним бастард бешеного Юстаса, такой же непредсказуемый, как и его отец. — Ты хоть раз убивал? Ты знаешь, каково это — отнять чью-то жизнь, мальчик?
И этот туда же, раздраженно подумал Уильям, поднимаясь на ноги и пытаясь удержать равновесие. Ладно еще мессир Ричард его так называл, но Льенару едва ли было больше тридцати, и из его уст это «мальчик» звучало гораздо обиднее.
— Не знаю, — бросил Уильям.
— Вот когда узнаешь, тогда и поговорим, — точно таким же тоном ответил Льенар.
— Да это же сарацины! — хмыкнул брат Генри, лениво прислонившись спиной к краю борта, а брат Джон согласно хохотнул. Льенар повернул голову и смерил весельчаков угрюмым взглядом.
— Думаете, они не люди? Я не знаю, что вам сказали в Англии, любезные братья, но там, — он махнул рукой в сторону востока, где смутно виднелись очертания каких-то незнакомых земель, — вас ждут точно такие же люди, как и те, что остались в Ля Рошели. Кто-то из них отважен и потому встретит вас с обнаженным клинком, а кто-то труслив и будет ползать у вас в ногах, умоляя пощадить. Но кому бы из них вы не снесли голову, это будет голова человека. Пусть у него смуглая или даже черная кожа, пусть он молится совсем не так, как вы, но он всё равно остается человеком. И кровь у него такая же, как и у вас. Вы идете сражаться не с демонами Преисподней, вы идете сражаться с живыми людьми.
Шутники притихли, но Уильяму показалось, что только для виду. Речь Льенара их совершенно не впечатлила. Тот и сам это видел, поэтому добавил:
— Я не жду, что вы поймете. Поначалу никто не понимает.
И, резко повернувшись, метко пнул Уильяма в колено. Тот отпрыгнул, налетев левым боком на борт корабля, и схватился за него рукой, чтобы устоять на ногах.
— Кто так прыгает? — возмутился Льенар. Жослен сдавленно засмеялся, но тут корабль взлетел на очередной гребень волны, ухнул носом вниз, и аквитанцу вновь стало не до смеха. Уильям тоже пошатнулся и смерил Льенара недовольным взглядом. Тому уже не удавалось сбить с ног даже брата Томаса, больше привыкшего к книгам, чем к мечу, так что Льенар перестал при каждом удачном выпаде кричать «Постоянная бдительность! На что вам глаза?», но хвалить их по-прежнему не желал. Не зря Жослен предупреждал, что даже будь они величайшими рыцарями христианского мира, любезный брат всё равно нашел бы у них дюжину недостатков. То, что Уильяму прежде не приходилось сражаться при такой сильной качке, Льенар оправданием не считал.
— Мне кажется, это как-то… не по-рыцарственному, — путано заметил Ариэль и тряхнул кудрявой головой.
— Действительно, — невозмутимо согласился Льенар, потирая свободной рукой правое запястье. Словно оно у него болело. — Рыцари так прыгать не должны.
— Да нет же! — засмеялся оруженосец, махнув рукой. — Это не поединок, а какая-то площадная драка. Разница только в том, что у вас в руках мечи, а не пара крестьянских вил.
Уильям в очередной раз отметил, что мальчик подозрительно легко общается с этим язвительным рыцарем, бывшим к тому же намного старше него. С другими тамплиерами Ариэль таким смелым не был. А Льенар любого другого за такие слова уже гонял бы по всей палубе, крича, что только последний глупец будет думать о рыцарской чести в бою с сарацинами. Любезный брат совершенно не походил на тех рыцарей, что вращались при английском дворе, слагали стихи и песни о красоте королевы Элеоноры и порой устраивали красивые, но мало опасные поединки, чтобы развлечь прекрасных дам. Шуты, думал Уильям каждый раз, когда слышал об очередной такой стычке с пафосными речами и нарочито медленными ударами. А ничего не понимающие в поединках девицы восторженно или испуганно охали, прижимали к груди руки и картинно падали в обморок на руки подружек или даже самих поединщиков, немедленно бросавших мечи и бежавших приводить красавицу в чувство.
— Площадная драка? — оскорбился Льенар, поворачиваясь к оруженосцу. Ариэль, казалось, с трудом сдерживал смех. — Да ты посмотри, какого он роста! — заявил рыцарь, указав на Уильяма мечом. Тот решил считать это похвалой. — Думаешь, сарацины такими не бывают? Еще как бывают! И что ты будешь делать, если встретишь такого, как он, на поле боя?
— Отбегу подальше и застрелю из арбалета, — честно ответил Ариэль. Льенар заинтересовано посмотрел на оруженосца и неожиданно потребовал: