Открой глаза. Посмотри на меня. Просто признай. Мы по-прежнему любим друг друга.
— Бога ради, Сабина, мне не нужна такая милость!
— Да ты ее и не захочешь, — ответила Сабина неожиданно спокойным голосом, поднимая мокрые ресницы, и потянула двумя пальцами шелковую ленточку на высоком, плотно облегающем шею вороте. Черное кружево разошлось, обнажая золотисто-смуглую кожу, и стал отчетливо виден тянущийся от плеча, чуть ниже ключицы, светлый шрам. — Не знаю… что бы я делала, вздумай ты согласиться.
Уильям смотрел на рубец несколько мгновений, а затем наклонил голову — инстинктивно, не задумываясь о том, можно или нельзя, — и прижался к нему губами. Сабина вздрогнула, шумно, будто растерянно выдохнула и схватила его лицо в ладони, вынуждая поднять голову и посмотреть ей в глаза.
Как они добрались до постели в алькове, Уильям не помнил совершенно. Но помнил, как она схватилась за узел перевязи, торопливо распутывая его, и меч с глухим стуком упал прямо на пол. Как блестел при свече черный шелк, соскальзывая с едва прикрытой камизой груди и сбиваясь вверх до самой талии. Помнил, как она дрожала, неловко пытаясь прикрыть руками видневшиеся под платьем шрамы, и как он целовал рассекавшие смуглое бедро рваные светлые полосы. И как она вздрогнула от прикосновения между ног, зажмурилась, выдохнув сквозь приоткрытые губы, и впервые застонала.
Ничего прекраснее он прежде не видел.
***
Сабина проснулась от звука доносившегося сквозь приоткрытые ставни слабого колокольного звона. На круглом столике по-прежнему горел в маленькой медной лампе золотистый огонек, погрузив покои в приятный глазу полумрак, но Сабина смотрела только на покрывавший пол возле постели узорчатый ковер. Всё было здесь: и меч в свернувшихся кольцами ремнях перевязи, и длинное белое сюрко, брошенное поверх такого же белого плаща, и даже тонкий поясок, который тамплиеры повязывали сразу поверх камизы — символ данного ими обета целомудрия. И от этой мысли сладко заныло всё тело разом. Сабина зажмурилась на мгновение, вспомнив все нарушения этого обета разом, и осторожно перевернулась на другой бок. Уильям спал на животе, завернувшись ногами в тонкое шерстяное одеяло, и длинные волосы закрывали его лицо почти полностью, отливая золотисто-рыжим. Впрочем, Сабине было довольно и того, как маленький огонек слабо высвечивал — едва обрисовывал в полумраке от ее тени — мускулистые руки и спину. Она потянулась вперед и прижалась губами к короткому рваному шраму на лопатке. Этого не было прежде, и Сабине вдруг вспомнился давний сон, приснившийся ей незадолго до того, как Балдуин потерял свою крепость у брода Иакова. Глупость, но… она была готова поклясться, что во сне рана была на том же месте, где теперь белел шрам.
Уильям вздохнул, почувствовав поцелуй сквозь сон, и она протянула руку, убирая ему за ухо закрывающие лицо волосы. Погладила жесткую, покалывающую пальцы бороду на щеке и подбородке и придвинулась вплотную, обнимая его за плечо. Уильям вздохнул еще раз и перевернулся на спину, позволяя прижаться щекой к его груди и блаженно зажмуриться. А потом вдруг заговорил хриплым сонным голосом:
— Проклятье. Я же должен быть на ночной мессе.
Сабина прислушалась к слабому звону за окном и поняла, что звонят как раз к заутрене.
— Это… обязательно?
— Да поздно уже, — хмыкнул Уильям, и она почувствовала ласковое поглаживающее прикосновение к плечу. Шрамов он будто не замечал. — Будет только подозрительнее, если я вдруг примчусь в церковь в последнее мгновение. Скажу, что… был у короля.
Сабина потерлась щекой о его грудь, не сумев сдержать неуместной и совершенно тщеславной улыбки. Она устала метаться. Будь, что будет, но ей… нужен этот мужчина. Хотя бы сегодня. Даже если Господу будет угодно навсегда разлучить их с первым же рассветом, она найдет в себе силы принять это. Как найдет и силы бороться за короля и впредь.
Уильям помолчал — Сабина уже успела подумать, что он снова задремал — и заговорил совсем другим тоном:
— Не делай так больше.
— Как? — не поняла Сабина, поднимая голову, и наткнулась на пристальный взгляд сквозь полуопущенные ресницы.
— Не следи ни за кем. Старик там или не старик, а с тобой он всё равно справится без особого труда.
— Благодарю за доверие, — сухо ответила Сабина и отодвинулась. Сначала села на постели, отбрасывая тонкое одеяло, а затем и вовсе поднялась, пройдя к столику с лампой и вином. Уильям тяжело вздохнул у нее за спиной и сказал:
— Я думал, мы уже решили вопрос с доверием.
— Не припоминаю, чтобы ты хоть что-то об этом говорил, — парировала Сабина, пытаясь вспомнить, какой из бокалов был ее. Потом взяла тот, в котором осталось больше. Уильям вздохнул у нее за спиной еще раз и тоже поднялся, зашуршав сначала одеялом, а затем и сброшенной на пол одеждой. Уходит, решила Сабина. Снова.
И ошиблась. Уильям подошел почти бесшумно — как был, не набросив даже камизы, — и осторожно развернул ее лицом к себе.
— Возьми. На крайний случай.
Сабина растерянно посмотрела на узкий кинжал в коричневых ножнах, больше похожий на портняжное шило, чем на оружие рыцаря, и осторожно сомкнула пальцы на протянутой к ней рукояти.
— А тебе он разве не нужен?
— Попрошу интенданта выдать мне другой, — пожал плечами Уильям. — Как сказано в Уставе, маршал может подарить другу Ордена седло и прочее мелкое снаряжение, но пусть не делает этого слишком часто. Меч с боевым кинжалом, увы, нельзя получить в подарок даже от магистра, но… — губы в обрамлении короткой бороды на мгновение разошлись в почти лукавой улыбке, — это всё же не оружие. На бой против сарацина в броне с ним не выйдешь. Но в глаз ударить сгодится. И… если вздумаешь последить еще за кем-нибудь, не делай этого в одиночку.
Сабина попыталась примерить узкую рукоять к ладони — так, как следует держать кинжал, а не хлебный нож, — и осторожно отложила подарок на край столика, чтобы податься вперед, обнять обеими руками и уткнуться лицом в мускулистую шею и щекочущие нос рыжеватые волосы.
— Спасибо.
Уильям повернул голову и прижался щекой к ее спутанным волосам, прислушиваясь к доносящимся сквозь приоткрытые ставни шуму моря и слабому перезвону колоколов. Балдуин бы одобрил. Особенно если бы знал, что она тоже ввязалась в эту войну за Иерусалим.
========== Глава тридцать пятая ==========
Иерусалим, октябрь 1184.
Дождь шел четвертые сутки, не стихая, и казалось, что даже каменные стены дворца пропитались этой сыростью насквозь и из розоватых прожилок на светлом мраморе вот-вот начнет сочиться мутная, пахнущая железом вода. Король не поднимался с постели, надрывно кашляя и комкая в трехпалой руке влажную от пота простынь. Лекари вновь разводили руками.
— Его жизнь в руках Господа. И если небесам будет угодно… — никто не решался договорить, но и бароны, и слуги понимали приговор без лишних слов.
Сабина грела воду. Снова и снова, таская дубовые ведра на дворцовую кухню, наполняя кипятком грелки из бычьего пузыря и вновь поднимаясь в королевские покои. Обожгла руку, в спешке задев край нагревшегося котла, и торопливо замотала ладонь платком, чтобы скрыть покрасневшую от мизинца до запястья кожу. Балдуин едва ли бы заметил — королю удавалось скрыть, что он окончательно ослеп, на протяжении нескольких месяцев, но бароны подозревали это еще с конца лета, а Сабина твердо уверилась в его слепоте еще в середине весны, — но и внимание других слуг и знати ей было ни к чему. Мессир Бернар и вовсе не давал ей проходу, словно позабыв, как жестоко она посмеялась над его горем прошлой осенью. Чувствовал, что когда ее король и защитник умрет, можно будет попытать счастья у де Лузиньяна и Сибиллы. А те, глядишь, и подарят верному старому рыцарю неуступчивую сарацинку. Сабина кривила губы при каждом взгляде на изборожденное морщинами лицо этого верного рыцаря, но хранила упрямое молчание. Балдуин запретил ей вмешиваться.
— Пусть строят заговоры, сколько им вздумается, — просипел король, когда она решилась рассказать. Когда Уильям едва ли не силой привел ее в покои Балдуина в Сен-Жан-д’Акре. Потому что Сабина вдруг испугалась, что ее желание сделать хоть что-то окажется неуместным и попросту ненужным — лишним, ведь у короля и без нее достаточно слуг, от которых было бы куда больше проку в таком деле, — и Уильяму пришлось пригрозить, что он понесет ее на плече, если она не пожелает идти сама. И Сабина не была уверена, что он бы и в самом деле не выполнил этой угрозы, вздумай она упираться дальше.